Ким Сатарин - Всего лишь похороны

Я немного задумался, прикидывая энергетические параметры процесса. Даже если предположить что плоскун с невероятной эффективностью собирает энергию на границе фаз, и способен ее запасать, получалось, что для создания образа летающей тарелки требуется участие плоскунов, занимающих целые гектары поверхности. А как же световые полосы и квакеры в море? Там твердая поверхность находится в километрах внизу.

Женя имел свою точку зрения и на этот случай. Он полагал, что в морях, богатых жизнью, на поверхности воды собирается столько живых организмов, что плоскуны способны использовать их, как твердую фазу. Биополя водорослей и планктона, с его точки зрения, плоскунам не вредили. А может быть, и в морях имелись особые зоны, подавляющие биополя, и плоскуны обитали преимущественно в этих зонах.

Мы уже прошли необходимое расстояние вдоль лесополосы и Женя вновь глянул в свой прибор. Пощелкал рычажком, настраиваясь, и протянул его мне. Отсюда лежбище выглядело неровным зеленым пятном, отдаленно напоминающим ромб. Никаких деталей разглядеть не удавалось.

— А где плоскуны?

— Их ни один преобразователь не показывает. Сейчас можно видеть уровень электростатики на поверхности. На лежбище другая структура снега, там всегда наст.

— Тогда там может и не быть плоскунов? — предположил я, — Кстати, а какого они размера?

— Плоскуны на лежбище обязательно будут, — заявил Евгений, — увидеть их мы пока не в состоянии, а услышать сможем.

Он похлопал по рюкзаку, намекая, что нужные приборы находятся там. О размерах же плоскунов исследователь ничего определенного не знал. Расчеты давали цифры от пяти метров в поперечнике для снежно-ледяного покрова до двух сотен метров для песчаных пустынь. Для морских плоскунов ученый допускал размерность до полукилометра.

Теперь я прокладывал лыжню, поминутно поглядывая в окуляры. На обычный взгляд лежбище ничем не отличалось от обычной заснеженной равнины. Подойдя на расстояние трех метров, я убедился, что исследователь прав. Структура снега впереди явно отличалась: гладкая, блестящая, отливающая желтизной поверхность выглядела неприятно. Евгений аккуратно опустил рюкзак в снег и извлек из него маленькую палатку. Он быстро поставил ее, откинул полог и принялся выкладывать на пол палатки свои приборы.

— Спасибо Вам, Федор. Дальше я сам справлюсь. Если Вам интересно, посидите в палатке.

Конечно, бросить все и уйти я не мог. Кто бы смог на моем месте? Я предложил исследователю свою помощь и некоторое время мы разматывали вдоль границ лежбища провода, втыкали в снег шесты с микрофонами, различными датчиками. Евгений использовал арбалет, чтобы забросить на середину лежбища — метров за сто — несколько датчиков с проводами. Подсоединяя провода к размещенному в палатке пульту, он озабоченно сказал:

— Если датчики застрянут, придется идти на лежбище. Это всегда нежелательно, а если плоскунов слишком много, то и опасно.

— Вы же говорили, что только длительное пребывание в таких лежбищах с плоскунами способно повредить?

Евгений признался, что на лежбищах иногда погибали от остановки сердца и вполне здоровые до того люди. Погибали сразу, без чувства тревоги и предварительных неприятных ощущений.

— Плоскун, если верны мои предположения, иногда бывает переполнен энергией. В обычных условиях он растет, пока затраты на рост не компенсируют избыток энергии. Но на лежбище их может собраться столько, что расти становится некуда. Они ведь двухмерные, растут, растекаясь по плоскости. А тут вся плоскость занята. Если их индивидуальность схожа с индивидуальностью белковых систем, объединяться они не могут. Тогда — война. Вот мы сейчас и послушаем, как они себя на лежбище ведут.

Евгений воткнул в пульт две пары наушников и одну пару протянул мне. После короткой настройки я услышал хриплый заунывный голос, однообразно выводящий: рэу-рэу-рэу. Прислушавшись, я начал различать взвизги, шорохи и тонкое, серебряное треньканье. Сделав мне знак, чтобы я снял наушники, Евгений объяснил:

— Это "рэу" — признак бодрствования плоскуна, их основной звук. А звук колокольчика — схватка. Ее должно быть даже видно. Сейчас попробуем.

Он щелкал рычажком многоокулярника, пока не установил нужные параметры преобразования. Глянув на лежбище, я вначале увидел лишь снежную равнину. Но затем стало видно, как на насте местами вспыхивает и гаснет радуга. Кольцами, полукольцами, — а чаще дугами. Повернув прибор в сторону, я обнаружил, что радуги вспыхивали и за пределами лежбища. Только вокруг нашей палатки их не было. Зато прямо под нашими ногами снег выглядел не белым, а серым.

— Это погибшие плоскуны. Мы растоптали нескольких и остальные сердятся. Слышите, какой шорох в наушниках?

— Растоптали?

— Это я образно. Убили своим биополем. Плоскуны воспринимают нас без приборов, самой своей сущностью.

Я спросил, в какой степени плоскуны разумны. Похожи ли на амеб, что лишь жрут да делятся, или же они ближе к стае ворон — с иерархией, индивидуальными особенностями, способностью к обучению. Ответа Евгений не знал. Невозможно было понять, делятся ли они, спариваются ли или вообще возникают непредставимым для нас способом. Из общих соображений было понятно, что плоскуны смертны. Тогда как они восстанавливали свою численность?

Ответов на эти, и многие другие вопросы Евгений не имел.

— Знаете, Федор, нас не признают ни уфологи, ни официальная наука. Первым не требуется истина, они ищут подтверждение своих заблуждений. Вторые стремятся подтвердить точку зрения научного авторитета. Так что мы все приборы делаем сами. Кое-что для нас создал флот, еще в восьмидесятые годы, а потом и им не до нас стало. Вот Вы видели столкновение плоскунов, — сменил тему Евгений, — как оцениваете их размеры?

— Круги, от трех до пятнадцати метров в диаметре.

— Вот то-то, — приуныл исследователь, — теория запрещает и столь малые и столь большие размеры. Значит, теория неверна или наши допущения ошибочны. И так — на каждом шагу. Теперь понимаете, что нам нечего пока предъявить серьезной науке? Электростатику на любых поверхностях давно и без нас признали.

Щелкая переключателями, Евгений производил замеры, в суть которых я уже не в состоянии был вникнуть. Все же пединститут дает не то образование, чтобы с лету разобраться в серьезных научных исследованиях. А затем мы сматывали провода, складывали в рюкзак аппаратуру. Последними ученый вытаскивал датчики, заброшенные в середину лежбища. Два из них легко вытащили к палатке, а третий застрял. Евгений чертыхнулся и сунул провод мне в руки: