Владимир Шкаликов - Всемирная гармония

- Лечу! - взревел Знаток. - Спаситель! Пять минут на одевание, полчаса на троллейбусе...

- Никаких троллейбусов! - засмеялась трубка. - Одевайся без паники да не забудь побриться: через пятнадцать минут за тобой прикатит мой голубой лимузин.

И вот окрыленный Знаток выходит из голубого лимузина, поднимается в лифте, обнимает Друга, идет с ним по просторному коридору и ахает на пороге своей новой лаборатории.

- Я даже репродукцию тебе припас, - Друг показывает на стену. - С той же самой картины, что у тебя сгорела. Можешь снова расчертить ее циркулем и вообще - располагайся и делай что хочешь: на то мы и в Институте Безумных Идей, чтобы вести свободный поиск.

Они еще раз обнялись, и началась научная сказка. А науки в ней ровно столько, чтобы ученый понял, а неученый поверил.

Тигром ходит по лаборатории окрыленный Знаток. Орлом глядит на приборы и находит, что прежние против этих были просто хлам.

- Ну все можно! - бормочет. - Ну все-все-все!

Останавливается, щелкает тумблерами, крутит верньеры, смотрит на экраны и самописцы и чуть не плачет - такова радость. Просто места себе не находит.

Наконец нашел. Присел к столу и стал смотреть на репродукцию, которая специально для него изыскана замечательным директором Института.

- Рублев! "Троица"! Ах!..

После этих слов он надолго замолчал, вглядываясь в узкие лица, в удлиненные задумчивые фигуры, в странную игру простых теплых тонов - охры и сурика, столь удивительно оттененных двумя другими, тоже простыми белилами и сажей.

- Боже мой! - произнес он наконец. - Такое богатство - четырьмя комьями грязи! Из-под ног!.. А позы! Боже мой... Ну, теперь-то...

И, схватив линейку, циркуль и остро отточенный карандаш, он одержимо принялся за работу. Он хорошо знал на память все формулы "золотого сечения", ему не надо было листать справочники в поисках цифр. Через какие-то полчаса картина великого художника украсилась густой сеткой прямых и кривых, тонких и жирных линий, пересечения которых приводили Знатока в восторг, в ярость и в священный ужас.

Когда к вечеру директор Института навестил Знатока в его новой лаборатории, тот сидел перед компьютером и сверял цифры и линии на экране дисплея с теми, что были у него начертаны от руки.

- Ну, - спросил Друг, - как теперь твое богатырское ничего?

- Смотри, - пробормотал Знаток, подняв на него глаза поверх очков. Я почти приблизился к разгадке всемирной композиции.

- Это как же? - Друг поглядел в бумаги и на экран. - Что ты называешь "всемирной композицией"?

- А вот что, - начал Знаток. - Надеюсь, ты помнишь, я говорил тебе когда-то о возможности существования некоего Всемирного Разума.

Друг кивнул.

- Ты еще сказал, - продолжал Знаток, - что, мол, не надо усложнять, и мой Всемирный Разум имеет простое название - Природа, и творит он по законам, ему самому неведомым.

Друг снова кивнул и сел на вертящийся стул, готовясь к беседе.

- Так вот, - заявил Знаток, - я почти доказал, а с таким оборудованием докажу непременно, что существует некий осознанный акт творчества, осуществляемый на Земле Всемирным, точнее сказать, даже Вселенским Разумом через людей. Этот акт бесконечен и необозримо разнообразен, но каждое его действие подчинено неким единым законам, которые внушаются свыше лишь избранным творцам - вроде Рублева, Леонардо, Бетховена, Пушкина...

- Ньютона, Эйнштейна, нас с тобой...

- Нет-нет! - Знаток замотал головой. - Ты не понял! Я сейчас говорю не о научных открытиях, а о художественном творчестве. Я не говорю даже о неизвестном изобретателе колеса. Творчество таких людей подчинено законам физики и математики. Я же имею в виду законы Гармонии, которые еще не нашли своего настоящего выражения!

- Хочешь поверить алгеброй гармонию? - Друг улыбнулся.

- Именно! - вскричал Знаток. - И музыку - разъять! Но я не Сальери, я ученый. Мне нет нужды творить симфонии по формулам! Я не намерен писать картины с циркулем в руке. Я просто докажу, что все великие мастера во все времена не были чужды в искусстве циркуля и формул!

- То есть?

- То есть, я докажу, что даже в древнейшие времена, когда еще никто не помышлял о "золотом сечении", оно было хорошо известно практикам. Его использовали, не зная, что оно - "золотое".

- То есть, - догадался Друг, - его чувствовали?

- Именно! - вскричал Знаток. - Ты все понял! Вот это и есть проявление Вселенского Разума! - Он веером раскинул на столе несколько таблиц и схем. - Смотри! Яблоко, птичье яйцо, человеческий череп, планета, галактика - их форма описывается теми же формулами, что и рублевская "Троица"! А возьми "Юдифь", возьми "Тайную вечерю", возьми, наконец, ядерный взрыв и любую сонату Бетховена...

- Я понял, - Друг поднялся... - Желаю тебе удачи. А мне пора. - У двери он задержался, чтобы добавить: - И еще одно пожелание. Будь осторожен, к цифрам в клетку не попади.

- Не попаду! - пообещал Знаток, уже вернувшийся к своим формулам.

Через месяц его лабораторию видели заваленной книгами об искусстве, заставленной скульптурными группами и картинами в рамах - прямо из запасников художественного музея. Стены скрылись под расчерченными репродукциями самых знаменитых картин. Над компьютером дрожал знойный мираж, в котором под музыку Дюка Эллингтона покачивался караван тяжело навьюченных дромадеров. Стрелки приборов зашкаливали. Из-за большой нагрузки в сети осветительные лампы едва тлели, поэтому на крышках приборов истекали парафином несколько толстых ароматических свечей, а сам хозяин писал при огне семилинейной керосиновой лампы. Он очень исхудал и сильно ощетинел, но это его не занимало, так как общение с внешним миром все эти дни заменяла ему открытая форточка.

- Как твое богатырское ничего? - привычно спросил, входя, директор. И удивился, увидев его руки. - До сих пор в бинтах?!

- А, это новые, - отмахнулся Знаток. - Вчера перегрелся высоковольтный разрядник.

- Ладно, - сказал директор, - дело житейское. А как у тебя с цифрами?

- Нормально. А что?

- Глаза диковаты. Отдохнуть не пора?

- Что ты! - Знаток нахмурился. - Я уже на пороге открытия. Еще шаг...

- Хорошо, хорошо, - быстро сказал директор. - Только не забывай об осторожности. В любой момент будь готов вернуться - таков наш закон.

- Знаю, - ответил Знаток. - Не первый день... Через неделю закончу этап, но результаты ожидаю только после следующего.

Друг уважительно вздохнул и тихо удалился, унося список необходимых Знатоку материалов и оборудования.

Дней через десять институтские меломаны стали задерживаться у двери в лабораторию Знатока. Сквозь двойную обивку с трудом просачивались измятые, полузадушенные или яростно вырывались дикие, безумные, озверевшие обрывки мелодий, отдельные ноты, а то и целые музыкальные фразы. Одним это напоминало операцию без наркоза, другим - рабочий день в камере пыток, третьи находили, что больше похоже на Рождество Христово в Преисподней. Время от времени к Знатоку заносили грампластинки, магнитофонные кассеты, различные музыкальные инструменты. Однажды видели, как несколько дюжих лаборантов вытаскивали обгорелые обломки рояля и измятый, закопченный геликон. А кто-то из младших научных сотрудников божился, что лично помогал нести носилки, на которых бился в истерике известный оперный баритон.