Исай Лукодьянов - Черный столб

Кравцов оторопело смотрит на Паркинсона. Тот пятится тихонько, губы у него прыгают, в глазах ужас…

Семь минут! Только семь минут – яростная вспышка энергии разнесет плот, а вместе с ним установку…

А Черный столб, в двухстах пятидесяти метрах отсюда, быть может, даже не пострадает. Взрыв не возьмет его: бомба должна быть вплотную к нему!

Данн – данн – данн…

Тиканье таймера впивается в мозг.

Разобрать механизм, остановить?.. За семь минут? Чепуха…

Бежать, броситься вниз, к катеру? Не успеем отойти на безопасное расстояние…

Нет спасения. Нет спасения.

Что будут делать люди потом, без нас, без плота? Строить новый плот, новую установку… Но космические лучи не станут ждать…

Нет!

Н-е-т!

Сколько уже прошло? Полминуты?

Данн – данн…

Кравцов срывается с места. Он упирается руками в задний борт платформы.

– А ну, Джим, быстро!

Руки Джима рядом. Они пытаются сдвинуть тяжелую платформу, она не поддается, еще, еще…

– Взяли… – хрипит Кравцов. – Взяли!

Пошла!

Сдвинулась платформа, и пошла по рельсам, пошла все быстрее. Они бегут, упираясь в нее руками. Быстрее!

Нечем дышать. Воздух режет горло Огнем, они не успели поднять щитки…

Платформа разогналась, ее уже притягивает столб, еще немного, и она побежит сама, и столб подхватит ее и понесет вверх, вверх… Почти девять километров в минуту… Перед глазами Кравцова циферблат таймера. Потеряно только две минуты… Она успеет. Она рванет на высоте! Пусть не шестьдесят километров, пусть на сорокакилометровой… Ни черта с нами не будет, закроем лица, ничком на палубу… Взрыв горизонтально направленный, на большой высоте…

Радиация? У нас герметичные скафандры, и у людей на катере тоже.

Ни черта! Разогнать ее только… А ну, еще!

Не хочу умирать…

Сдавленный голос Джима:

– Хватит… Сама пойдет…

– Еще немного! Взяли!

Безумный бег! Джим спотыкается о торчащую головку болта, падает с размаху, в руке острая боль.

– Стоп! – орет он, задыхаясь.

Но Кравцов бежит и бежит…

– Александр! Остановись!

Что с ним?.. Почему он…

Страшная мысль пронизывает Джима.

– А-а-а-а…

Он исступленно колотит здоровой рукой по рельсу, ползет, остановившимися глазами смотрит на удаляющийся скафандр Кравцова.

Кравцов уже не бежит за платформой. Платформа притянула его к себе, он не может оторваться, отскочить, ноги его бессильно волочатся по палубе…

Горизонтальное падение… Все равно, что летишь в пропасть…

– Алекса-а-а-а…

Спазма сжимает горло Джима.

Платформа в облаке пара у подножия столба. Мелькнул серо-голубой скафандр. Глухой удар.

Джим закрывает обожженные глаза.

Вдруг – мысль о людях. О тех, что на катере. Джим вскакивает и бежит, задыхаясь, к краю плота.

Перегнувшись через поручни, он беззвучно открывает и закрывает рот, крика не получается, не отдышаться.

Японцы-матросы на катере замечают его. Смотрят, задрав головы.

– Все вниз! – вырывается, наконец, у Джима. – Под палубу! Задраить люк! Закрыть шлемы! Лицом вниз!

Забегали там, внизу.

Джим рывком отваливает крышку палубного люка. Замычав от пронзительной боли в руке, прыгает в люк. Тьма и духота.

Он захлопывает крышку.

И тут плот содрогнулся. Протяжный-протяжный, басовитый, далекий, доносится гул взрыва.

Приспущены флаги на судах флотилии.

Салон «Фукуока-мару» залит ярким электрическим светом. Здесь собрались все знакомые нам герои этого повествования.

Нет только Уилла и Нормы Хемптон. Должно быть, они сидят в своей каюте.

Нет Джима Паркинсона. Когда полыхнуло в небе и прогрохотал взрыв, к плоту направилось посыльное судно с инженерами-атомщиками и командой добровольцев на борту. Они нашли в крохотной каютке катера трех испуганных японских матросов, которые знали лишь то, что перед взрывом наверху появился человек в скафандре и крикнул им слова предостережения. Добровольцы в защитных костюмах поднялись наверх и обшарили всю палубу плота. Счетчики Гейгера, подвешенные к их скафандрам, показывали не такой уж сильный уровень радиации. Они искали несколько часов и уже отчаялись найти Кравцова и Паркинсона, как вдруг доброволец Чулков, откинув крышку одного из палубных люков и посветив фонариком, увидел человека в скафандре. Паркинсон лежал в глубоком обмороке. Он очнулся на обратном пути, в каюте посыльного судна, но не сказал ни слова, и глаза его были безумны. Только в лазарете на «Фукуока-мару» Джим немного оправился от потрясения и припомнил, что произошло. И тогда поиски Кравцова были прекращены. Переломленную руку Джима уложили в гипс.

Нет Александра Кравцова…

Тихо в салоне. Время от времени стюард приносит на черном лакированном подносе кипы радиограмм и кладет их на стол перед Морозовым и Токунагой. Поздравления сыплются со всех континентов. Поздравления – и соболезнования. Морозов просматривает радиограммы, некоторые вполголоса читает. Японский академик сидит неподвижно в кресле, прикрыв ладонью глаза. Сегодня у него особенно болезненный вид.

Дверь распахивается со звоном. На пороге стоит Уильям Макферсон. Сорочка у него расстегнута на груди, пиджак небрежно накинут на плечи. Нижняя челюсть упрямо и вызывающе выдвинута.

– Хелло, – говорит он, обведя салон недобрым взглядом, голос его звучит громче, чем следует. – Добрый вечер, господа!

Он направляется к столу, за которым сидят руководители операции. Он упирается руками в стол и говорит Токунаге, обдавая его запахом рома:

– Как поживаете, сэр?

Японец медленно поднимает голову. Лицо у него усталое, изжелта-бледное, в густой сетке морщин.

– Что вам угодно? – голос у Токунаги тоже больной.

– Мне угодно… Мне угодно спросить вас… Какого дьявола вы отправили на смерть этого юношу?!

Мгновение мертвой тишины.

– Как вы смеете, господин Макферсон! – Морозов гневно выпрямляется в кресле. – Как смеете вы…

– Молчите! – рычит Уилл. Взмахом руки он сбрасывает со стола бланки радиограмм. Запереть его, на ключ запереть надо было…

– Успокойтесь, Макферсон! Возьмите себя в руки и немедленно попросите извинения у академика Токунаги…

Токунага трогает Морозова за рукав.

– Не надо, – говорит он высоким голосом. – Господин Макферсон прав. Я не должен был соглашаться. Я должен был пойти сам, потому что… Потому что мне все равно…

Голос его никнет. Он снова закрывает глаза ладонью.

В салон врывается Норма Хемптон.

– Уилл! Боже мой, что с тобой делается… – Она отдирает руки Уилла от стола и ведет его к двери. – Ты просто сошел с ума. Ты просто хочешь себя погубить… – У двери Уилл припадает к косяку, от звериного стона содрогается его спина. Норма растерянно стоит рядом, гладит его по плечу.