Ника Созонова - Сказ о пути

Сегодняшний странный разговор не выходил у него из головы. Алексей заполнил окурками всю пепельницу, размышляя, не позвонить ли ему первым, когда, наконец, раздалась телефонная трель.

— Леля? Где тебя носит?..

— Леша, это не Леля, это Марта, ее сестра. Вы можете приехать немедленно?

— Что случилось?!

Он почувствовал острую боль, но почему-то не в груди, а в районе солнечного сплетения. Как будто кто-то со всего размаха всадил в живот лезвие.

— Несчастный случай. Вы понимаете, несчастный случай!.. — В голосе на другом конце провода билась с трудом сдерживаемая истерика. — Я вам адрес больницы продиктую, приезжайте, пожалуйста, как можно скорее!..

Но он не успел. В приемном покое к нему бросилась дородная женщина, припала по-родственному к груди и, перемежая слова рыданиями, принялась рассказывать, что произошло. Он не просил ее это делать, ему совершенно не нужны были подробности. Он знал, что Лели больше нет — этого было достаточно. Как и почему — какая разница?

Но сестра Лели изливалась безостановочно, словно, замолчав, могла не вынести в тишине обрушившегося горя — сломаться, сойти с ума.

— Все вышло так глупо, ужасно глупо… У нас на кухне висит полочка, на ней ножи лежат всякие, они тупые всегда были, а тут я вчера упросила зачем-то мужа их наточить… Она с сыном играла, сын ее страшно любит… любил… и она его тоже, она вообще очень любит… любила маленьких детей… Господи, господи, как я все это переживу… В общем, сын разрезвился, распрыгался… и почему они играли в кухне, господи боже мой, и полочка со стены сорвалась, и этот проклятущий нож, самый большой, им мясо разделывали, в шею ей вошел, прямо в яремную ямку… Но она живая была, и в машине «скорой» была живая, и здесь… Вы чуть-чуть опоздали, совсем чуть-чуть… Потеря крови, сказали, не восстановимая… Ну почему, почему так? Почему Бог забирает к себе самых лучших? — ведь это неправильно…

На похоронах он не был. Он вообще не приближался к ее телу, даже в больнице. Не хотел запоминать ее застывшей и чужой.

Он не плакал и даже не пил. Днями лежал молча, разглядывая потолок. А когда однажды захотел встать, почувствовал, что не может этого сделать: ноги отказывались ему повиноваться.

— Такое бывает, голубчик, — новый доктор разительно отличался от Анатолия Семеновича — сухонький старичок с чеховской бородкой и усталыми глазами — но, как и тот, питал слабость к ласкательным оборотам. — В вашей истории болезни написано, что вы больше года провели в коме. А тут — такой стресс наложился! Не удивительно, что организм отказывает. Конечно, мы сделаем все, чтобы поставить вас на ноги. Но, скажу честно — вы ведь взрослый сильный мужчина и имеете право знать правду: шансы на это невелики. Но вы не расстраивайтесь, в любом случае. И в инвалидном кресле можно вести яркую, насыщенную жизнь. Главное, чтобы дух у вас был силен. На что я весьма и весьма надеюсь.

— Мой дух достаточно силен, вы правы. Но, знаете, доктор, я бы предпочел, чтобы вы обнаружили у меня рак на последней стадии.

Когда уходят все позитивные эмоции, в душе образуется пустота. Но природа не терпит пустого пространства, и рано или поздно оно заполняется.

В душе Алексея воцарилась тоска, а возле ее иссохших ног свернулся комочком пес со смрадным дыханием — зависть.

Он завидовал тем, кто мог просто ходить, просто целоваться или смотреть в небо.

Но зависть была не острой, не пронзительной — тупой и приглушенной. Все окружающее было где-то далеко, казалось размытым — словно под толщей океанских вод. И звуки были размыты — слабые тени прежних громких и звонких голосов и мелодий.

Он явственно ощущал, как прогрессирует его безумие. Сны перемешивались с реальностью, ночные кошмары вплетались в обыденное дневное бытие, и со временем он перестал отличать одно от другого.

Порой в голову приходили странные идеи. Так, однажды он решил завести собаку-поводыря. Это казалось ему очень правильным и нужным, и он удивился, как такая замечательная мысль не посетила его раньше. Он даже позвонил в справочное и узнал адрес приемника, где воспитивают таких собак, и чуть было не сделал заказ. Но абсурдность этой идеи в последний момент все-таки добралась до его сознания, ненадолго его прочистив.

В другой раз он закрасил все окна в квартире черной краской, чтобы солнечный свет не мог проникнуть к нему: слишком остро и больно ощущалось несоответствие внешнего (ранней весенней зелени) и внутреннего (непроглядной тьмы).

Иногда его навещала Наталья. Он с трудом понимал, зачем, и совершенно не помнил, откуда у нее оказался ключ от квартиры.

В последний свой визит она предложила ему полежать в психушке.

— Это пойдет тебе на пользу, поверь мне, Алеша. Поколят укольчики, попринимаешь таблеточки. Ничего страшного! Тебе к жизни возвращаться нужно. Любимая девушка умерла — это тяжело, очень тяжело. Но жизнь-то на этом не кончается! Надо продолжать жить, и жить по-человечески. Я уверена, все у тебя наладится, все будет хорошо. Главное — подлечиться.

Он смотрел на нее снизу вверх, сквозь толщу океанской воды, но даже так она бесконечно раздражала его — своей холеностью и фальшью, лживо-понимающей улыбкой на красиво очерченных губах.

— Если я социально опасен — вызывайте санитаров и отправляйте в больницу. В отделение для буйных. Сам я туда не пойду.

— Ну, откуда такой негатив? Почему ты отвергаешь мою помощь, Алеша? Я ведь искренне пытаюсь тебе помочь. Если ты и опасен, то только для самого себя. И конечно, ничего против твоей воли я делать не стану. Да и прав у меня таких нет. Пойми же, так дальше нельзя! Тебе надо как-то устраивать свою жизнь. Хотя бы найти работу — на пенсию по инвалидности не проживешь.

— Мне вполне хватает пенсии. Ем я мало, за квартиру платить не приходится.

— Я слышала, что квартира снята на два года. А что будет потом, когда контракт закончится? Если ты не соберешься сейчас, не совершишь волевое усилие, потом сделать это будет намного труднее.

— Я сам смогу о себе позаботиться. И сейчас, и потом.

Разговоры с Натальей давались ему с огромным трудом. С психиатром он старался сохранять ясность суждений и речи. Он не очень-то доверял ее словам, что против его воли никто не станет забирать его в больницу. Наталья запросто вызовет санитаров и с чувством выполненного долга спровадит его туда, где его будут накачивать сульфазином и аминазином и привязывать ремнями к койке. Она сделает это, не задумываясь, стоит ей увидеть воочию приступ его безумия. А они случались все чаще. Во время подобных приступов он мог забыть человеческий язык и подвывать по-собачьи или глухо мычать.