Виталий Забирко - Вариант Пата

— Сенатор! — снова закричал Алоза. — Ведь вы слывёте покровителем муз, не так ли? У меня есть для вас бо-о-ольшой сюрприз!

Крон остановился. Держась за завесь, Алоза подобрался к нему поближе.

— Ведь вы любите стихи? Просто обожаете, я ведь знаю! — Алоза помахал перед лицом Крона скрюченным пальцем. — А у меня сейчас появился молодой и оч-чень талантливый стихотворец… — Претор захихикал и снова погрозил Крону пальцем. — И не только стихотворец!

Он попытался сорвать завесь, но у него ничего не получилось, и тогда он приподнял её и, согнувшись, заглянул в ритуальный зал.

— Золотце моё, — позвал он умильным голосом. — Палуций! Выгляни-ка к нам, здесь хотят послушать тебя!

Из конца коридора послышались торопливые шаги. Крон оглянулся. На его зов спешил Шекро, раскрасневшийся, поправляющий на себе тунику.

Алоза продолжал уговаривать кого-то за завесью, и, наконец из-за неё появился пухлый голый юноша с красивым, почти женским лицом.

— Палуций, радость моя, — обняв за плечи юношу, заворковал Алоза, почитай что-нибудь сенатору. Он ужасно обожает стихи!

Юноша капризно повёл плечами.

— Да ну… — протянул он.

— Почитай, золотце моё! Почитай вот то, о гетерах, помнишь?

И Алоза захихикал.

Крон брезгливо осматривал Палуция. Что это ему приготовил Алоза?

— Ну ладно… — наконец согласился юноша и, посмотрев на Крона пустым, пресыщенным взглядом, стал нехотя декламировать:

Алоза отстранился от Палуция и оглушительно захохотал. И тут же, икнув, захлебнулся. Неуловимым движением Крон ткнул его распрямлённой ладонью в кадык.

Ничего не понимающий Палуций забегал глазами между сенатором и Алозой. Крон резко повернулся и зашагал к выходу. Сзади послышался глухой стук упавшего тела и испуганный вскрик Палуция.

«Надеюсь, он очнётся не скоро», — подумал Крон.

Ловко орудуя деревянной черпалкой, Крон с удовольствием съел из глиняного горшочка жирную и густую мясную похлёбку и запил обед несколькими глотками вина. И только затем посмотрел на молчавшего всё это время Плуста.

Плуст боялся. Боялся отчаянно. Это было видно по его лицу, ещё более вытянувшемуся, по нервно бегающим глазам, ловящим взгляд Крона с мольбой и надеждой. Привыкший к паразитическому образу жизни, когда за него всё решали другие, в этот критический для себя момент Плуст просто не способен был предпринять что-либо сам. Даже для своего спасения. Вот уже второй день он постоянно таскался за Кроном, бормоча что-то бессвязное и надоедая ему стенаниями и жалобами. Известный всему Пату как бабник, сплетник, обжора и пьяница, Плуст резко изменился. Бросил всех своих содержанок, абсолютно перестал интересоваться частной и политической жизнью — его занимали только два вопроса: насколько близко взбунтовавшиеся рабы подошли к Пату и как уберечь свою жизнь. Он практически перестал есть и, странное дело, начал поправляться. Страх пропитал его до такой степени, что он, беспробудный пьяница, ни с одного застолья на вышедший своими ногами, даже не мог пить.

— Что нового в Пате? — спросил Крон. Хотел, посмеиваясь над Плустом, сыто рыгнуть, но побоялся, что получится ненатурально. Да Плуст сейчас и не понял бы издёвки.

Плуст судорожно сглотнул.

— Бунтовщики уже в двух переходах от Пата… — выдавил он. Суетливо схватил кубок с вином, поднял его, но тут же поставил.

— Как вы думаете, сенатор, Тагуле удастся разбить их?

Столько муки было в его вопросе, что, скажи Крон «да», лицо Плуста осветилось бы радостью. Крон не стал экспериментировать. Криво улыбнулся и покачал головой.

— Ну хоть задержать их до подхода легионов Лагана он сможет?

— Не строй иллюзий, — жёстко сказал Крон. — Пату суждено пасть.

Плуст обмер.

— Что же мне делать? — слезливо спросил он.

— То, что положено делать каждому гражданину Пата. Взять в руки меч и с оружием в руках защищать отечество.

Плуст совсем сник. На это он был не способен. Не для него эта прописная истина. Ему нужен был совет, как спасти свою шкуру.

— Хочешь, я скажу тебе, как ты умрёшь? — безразличным тоном проговорил Крон. — Ты не умрёшь от меча. Ты умрёшь от страха, обмаравшись за мгновение до того, как меч опустится на твою голову.

Это не произвело впечатления. Плуст находился всё в том же каталептическом состоянии. Он уже умер.

Чувство гадливой жалости шевельнулось в сенаторе и, чтобы хоть как-то заглушить его, он взял с блюда солёную сочну. И тут в зал вбежал Шекро.

— Господин! — крикнул он с порога. — Господин! К вам Кикена!

Крон не выразил удивления. Визита консула следовало ожидать. Он неторопливо прожевал сочну, выплюнул на ладонь косточку и аккуратно положил её на край столика.

— Один? — спросил он.

— С ним десять стражников…

«Начинается», — подумал Крон. Он встал с коврового тюфяка.

— Консула положено встречать лично, — назидательно проговорил он и вздохнул. — Валург где?

— Ждёт вас у выхода, мой господин.

Крон кивнул и пошёл встречать Кикену. У выхода из зала он оглянулся Плуст сидел в той же отрешённой позе. Похоже, он ничего не слышал.

В коридоре у парадного входа в виллу выстроилась шеренга стражников в полном боевом облачении. Перед ними прохаживался Валург и давал наставления. Увидев сенатора, он заспешил навстречу, придерживая меч, бряцавший о накладные медные пластины на панцире.

— Я думаю, что вы мне не понадобитесь, — предупреждая доклад начальника стражи, сказал Крон.

— Но…

— Знаю, — снова оборвал сенатор Валурга. — Если ты так уж хочешь, пусть сидят в людской и будут наготове. Чем бастурнак не шутит!

Валург кивнул, и стражники, сломав шеренгу, нестройной гурьбой, гремя латами, потянулись в людскую. Крон за локоть придержал Валурга.

— Пойдёшь со мной. — Он оглянулся. — А где управитель?

Из-за завеси выглянуло испуганное лицо.

— Ты тоже пойдёшь с нами, — бросил управителю Крон и, быстро прошагав по коридору, вышел на крыльцо.

Полуденный зной вязким плотным воздухом стекал по каменным ступеням виллы на посыпанный песком двор, расплавленной медью застывая на латах и шлемах консульского конвоя, полукругом стоявшего у входа в виллу. В центре полукруга, опёршись правой ногой о нижнюю ступеньку, ждал Кикена. Как ферзь среди пешек. Что-что, а театральные эффекты консул обожал. Нашивки листового золота на кожаном панцире, на плечах и груди, на наколенниках и даже на сандалиях слепили глаза; плюмаж дымно-фиолетовых перьев колышущимся облаком повис над золочёным шлемом; а по спине спадал чуть ли не до земли кроваво-багряный плащ. Консулу в полуденную жару в полном боевом облачении было явно несладко.