Яцек Дукай - Экстенса

Как будто бы мало было нестабильной почвы под ногами, так еще и ветер усилился, и вскоре, когда видимость уменьшилась до десятка шагов, я потерял ориентацию. Остальной мир был отрезан туманами темно-красной пыли, но даже она вела себя неестественно, формируясь в фантастические тела и перемещаясь против направления вихря; от накопившегося в воздухе электричества волосы у меня становились дыбом. Я шел сквозь коричневую взвесь, пытаясь дышать через стиснутые губы, заслоняя глаза плечом; у меня уже почти что не было сил поднимать ноги, с каждым шагом засасываемые разваренной почвой, а экстенса дополнительно наваливалась на меня — миллиардотонные крылья, подвешенные к моей спине. Так что, когда я увидел сквозь клубящуюся багряную пыль древние развалины, свернул к ним без размышлений. Из конструкции, чем бы она ни была до Инвольверенции, остались всего две стены и фрагмент бетонного фундамента. Но и так это был громадный комфорт: теперь я обладал частичной защитой от ветра, пыли и кровавых привидений, упыри могли уже подойти ко мне только с одной стороны; опять же, я мог сесть, не опасаясь быть поглощенным голодной землей.

Не знаю, когда солнце исчезло под горизонтом; в моем укрытии темнота воцарилась намного раньше. Конь удрал с вьюками и всем необходимым для того, чтобы разбить лагерь; но в кармане куртки, вместе с пустым портсигаром, нашлась железная зажигалка. Того мусора, за многие годы нагнанного ветром в угол развалин, хватило как раз на сторожевой костер: маленький кустик несчастного огня, дающего света лишь на то, чтобы все, находящееся за пределами развалин, сейчас превратилось в одну монументальную Тень. Их нее появлялись и в ней же исчезали Формы. Я сидел и тупо пялился на них. Физическая и психическая усталость до остатка лишили меня мыслей и эмоций, только в спутниковых мозговых лабиринтах все еще кружили какие-то Планы и Расчеты. Рев ветра нарастал, чудища подходили все ближе. Время исполнилось. Я способен узнать рок, когда гляжу ему прямо в лицо.

Он кружил на границе шторма, попеременно появляясь и прячась в темноте; ураган взрывался тучами мусора в тех местах, где он выходил на свет. Иногда он делал вперед еще шаг, и тогда Тень отклеивалась от его спины, и он отскакивал назад, в клубы бурого хаоса.

— Ну вот. Тебе уже нечего бояться, — говорил он. — Не стал бы я тебе врать. Ты ничего не теряешь; наоборот — выигрываешь.

— Н-на сам-мом деле, ты не м-мой дед-душка.

— Почему же, твой, — повторял он, приглаживая всклокоченную бороду и подходя чуточку ближе. — Это я. Поверь мне. Все то, что составляло мою тождественность, продолжает существовать. Разум остался неизменным: форма мысли не меняется от смены ее носителя, стих звучит точно так же, напишешь ты его на бумаге или выбьешь в камне. Белковый мозг, неорганический процессор, реконфигурирующее поле Инвольверенции — значения не имеет. А все остальное, это уже лишь отражения разума. Акты воли.

Он присел с другой стороны костра, закурил трубку. Я прекрасно понимал, зачем он это делает: пытается призвать настроение и доверие времен наших бесед на крышах фермы, ту интимность. Но, опять же: знание не защищало от чувств. Неужто он победил в этом?

— И т-так возьмете с-силой. — Я отвел взгляд от него. Сзади, за ним, в тоннеле его тени, бешено клубились вторичные Формы. — Все-е эт-то ложь.

Тот сплюнул дымом, не скрывая гнева.

— Если ты и вправду так считаешь, — сказал он, поднявшись, насторошив кустистые брови и стиснув пальцы в кулак на горячем чубуке трубки, — то как объяснишь, что до сих пор мы тебя не конвертировали?

Я пожал плечами.

— А я з-знаю, что в-вы там делаете?

— А почему ты делаешь то, что делаешь? Или это тебе известно? Что тебя сдерживает? На что ты надеешься? Лишь понапрасну теряешь шансы для Края. — Ко-огда изме-енюсь. Еое-чт-то б-бы сде-елал.

— Правда? — фыркнул тот, склоняясь надо мной и поднимая трубку; горбатый нос делал его похожим на хищную птицу. — А не сделал бы? И каких это? Коляя помнишь?

— А ч-что, Коляй? Вс-се помн-ню.

— О!? Правда? — Теперь он издевался, даже не скрывая того. — А как ты убил его и закопал в саду? Тоже помнишь?

— Врё-о-о… Банди-и-и…

— Никакие не бандиты. Сначала кухонным ножом в живот, а когда он убежал в дом, добил его, разбивая голову об пол.

— Да за-а-ачем же я, Ко-коляя…? — в отчаянии закричал я.

Дедушка Михал отступил на шаг, в Тень, и остался там на два удара сердца, когда же вновь вступил в мерцающий свет костра — был уже Коляем. Я чуть ли не схватился с места, увидав его, поскольку это был Коляй не только на вид, но и в движениях — когда рванулся ко мне, балансируя широкими плечами, чтобы выдвинуть левую ногу в последний, казалось, миг перед тем, как упасть — в жестах — когда рубил надо мной в воздухе выпрямленным пальцем — в выражении лица — когда стискивал челюсть и широко раскрывал темные глаза — и в словах:

— Ты! Ты! Ты1 — шипел он. — Ты и Бартоломей! Все зло, что исходит от вас! Я же знал, что ты ее погубишь, что рядом с тобой только несчастье… Не люди, даже любить не умеете. Только воспользоваться, так или сяк, ради собственных целей, ради грязных удовольствий. Ты! На гибель! На вечные муки! Я же знал и пытался ее спасти, но… Прости мне, Боже! Да что б вы оба…

Тут он прервал поток своих слов и отступил на пол-шага, глядя на меня в изумлении, со все еще раскрытым ртом, дрожащими пальцами щупая перед рубашки, на которой расползалось темное пятно. Это продолжалось несколько секунд. Потом он вскрикнул и сбежал в Тень.

Я перевел взгляд на огонь. Язычки пламени скакали на углях, почти угасая под сильными ударами ветра, но вовсе не исчезая одновременно и до конца; маленькое, дрожащее сердце огня продолжало непрерывно биться. И тогда мне захотелось съежиться, свернуться и укрыться в нем, в последней частичке тепла во всей вселенной.

Дедушка Михал положил мне руку на плечо, сжал. Я оторвал взгляд от огня.

— Пошли, — шепнул он. — В Инвольверенции ты не будешь одиноким; или, вообще, полностью изолируешься от реальности, если того пожелаешь. Ты изменишь свое настроение, память и желания столь же легко, как сейчас меняешь выражение лица. Мне тебя провести? Пошли.

Вторую руку он протянул в приглашающем жесте. Достаточно было, чтобы я взял ее своей рукой, завершая жест.

Я скрежетнул зубами. Выходит, он думает, что сломал меня? Достаточно было разыграть ярмарочный балаган с Коляем, и я поддамся?

— Ни-ког… — начал было я.

Но зависимость была обоюдной; сжимающий свою орбиту паук экстенсы вынырнул из тени Третьей, и в него ударило горячее излучение Медузы, ток прошел по моим нервам, начиная с левого плеча — я рванул предплечьем, рука поднялась, я сжал руку дедушки Михала — и вот я инвольверирую, в течение доли секунды переписываясь в Форму сети микрочастиц, охватывающей всю Землю, в волну информации, омывающей планету быстрее, чем скорость света — я.