Нил Гейман - Интермир

Победный вопль застрял у него в глотке. Скарабус не вскрикнул, не застонал, не издал ни звука – он просто стоял и смотрел на Джей/О, вцепившись руками в сталь.

Наконец он повалился на пол – и начался настоящий ад.

Кожа Скарабуса бурлила, как будто все татуировки, заключенные в тюрьме его тела, выбрались на свободу: чудовища, демоны, неведомые твари – все они слетали со своих мест, оживали и росли на наших глазах…

Внезапно они задрожали и на мгновение застыли.

Неожиданно, будто на прокручиваемой назад пленке, картинки из объемных превратились в чернильные, сплелись в стремительном вихре и снова впечатались в кожу. Скарабус приподнялся на локте, выплюнул сгусток крови и утер губы узорчатой рукой.

– Ты отнял у меня одну жизнь, – прохрипел он, обращаясь к Джей/О. – Целую жизнь! Ах ты, щенок!

Джаи спокойно напомнил:

– Отведи нас к лорду Догнайфу, не причинив нам вреда.

– У меня нет выбора, – ответил Скарабус. – Я дал клятву. Здесь слишком сильна дикая изначальная магия. Нарушенное слово не останется безнаказанным.

Двое стражников помогли ему подняться на ноги, и все мы – Джаи, Йозеф, Джейкон и я – спустились вниз.

– Молодец! – совершенно искренне похвалил я Джей/О. Он скромно пожал плечами, но глаза у него лучились радостью.

Мы помчались вверх по узким деревянным трапам. На палубах царил сплошной хаос – люди и нелюди вопили и суетились в панике.

Скарабус тащился за нами, ругаясь и требуя идти помедленнее. Мы не обращали на него внимания – «Малефик» готов был рассыпаться на куски.

– Это не «Малефик», это какой-то «Титаник», – поделился я с Джо, останавливаясь, чтобы отдышаться: очень уж много трапов.

– «Титаник»?

– Был в нашем мире такой большой корабль – столкнулся с айсбергом и затонул, кажется, в тысяча девятьсот двенадцатом году.

– А, верно, – вспомнила она. – «Король Иоанн» затонул точно так же.

С борта сорвался здоровый кусок обшивки и, кружась, полетел в Нигде-и-Никуда.

Мы взбирались по трапам, бежали по коридорам, снова карабкались по трапам. Впереди показалась дверь в «актовый зал», где всего час назад я стоял перед лордом Догнайфом.

Я замедлил бег. Остальные тоже.

– Ты чего? – не понял Йозеф. – Что-то не так?

– Он там! – ответил я. – Не спрашивайте, откуда я знаю.

Джаи кивнул.

– Хорошо. – Йозеф высадил дверь, и мы вошли.

В помещении царила тьма – только на противоположной стене светилось фосфорно-зеленое облачко. Мы столпились в дверях, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.

Из темной глубины раздалось сиропное шипение:

– Здравствуйте, детишки! Упиваетесь превосходством?

Мы бочком протиснулись в зал. На фоне зеленого облака вырисовывалась черная тень.

– Нет, – ответила Джо. – Мы не упиваемся. Мы не такие.

Раздался сдавленный хрип. Зеленое свечение стало чуть ярче.

В воздухе вился огромный рой душ Путников, освобожденных из стеклянного плена. Лорд Догнайф, погрузив руки в самую гущу зеленого облака, замер перед ним, словно пытаясь удержать души на месте. Это стоило ему огромных усилий – гиеноголовый хрипел громче обычного и даже не обернулся, когда мы подошли поближе.

– Вы, сопляки, разрушили мне все планы, – выдохнул он, – лишили меня и корабля, и похода на Лоримар.

– А Морозная ночь? – поинтересовался я.

Лорд повернул голову. Рой вспыхнул еще ярче. Один огонек, отделившись от облака, пробороздил лорду щеку.

Догнайф пошатнулся, однако на ногах устоял.

– Нет! – рявкнул он. – Морозная ночь пройдет, как задумано, что бы со мной ни случилось.

Пол вздрогнул, на нижней палубе что-то загремело и рухнуло. Стук и грохот разносились по всему кораблю.

– Странно, что вы еще здесь, – заметил я. – Я думал, вы уже в спасательной шлюпке… Неужели не припасли для такого случая?

В ответ раздался животный вопль, в котором тигриный рык сливался с бычьим ревом.

– Ты что, молокосос, не видишь? Эти вареные недобитки меня не отпускают! – Он задергался, пытаясь освободить руки. Фосфорно-зеленое свечение, разгораясь, поползло вверх по локтям, облепляя их, как глина. Все правильно: если бы меня столько лет держали в бутылке – предварительно подвергнув жутким пыткам и заморив до полусмерти, чтобы, видите ли, «сконцентрировать», – я бы тоже не сомневался, чего мне хочется. Я желал бы отплатить мучителю той же болью, что он причинил мне. Я бы не давал ему покинуть дредноут, пока тот не взорвется, не развалится или что там происходит в Нигде-и-Никуда с выведенными из строя кораблями…

Йозеф тронул меня за плечо.

– Джои, пора действовать. Лови момент.

Я кивнул, глубоко вдохнул и шагнул вперед. Глаза Догнайфа цвета желчи, раковой опухоли и яда впились в меня, но я выдержал взгляд, хотя каждая клеточка моего тела вопила: «Беги!»

– Верните моего мутныша.

На морде гиены появилась удивленная гримаса. Лорд сообразил, что у него есть ценная для меня вещь, и просчитывал выгоду:

– Ах, вот оно что! Вы не моей гибелью пришли любоваться – вам нужен этот шарик!

– Да.

В гуще роя зажглась яркая искорка. Лорд Догнайф дернулся:

– Выведи меня отсюда, и я верну твоего приятеля. Но сначала освободи меня, иначе мне приз-му не вытащить – руки, понимаешь ли, заняты.

– Так мы тебе и поверили! – подала голос Джейкон.

– Не верите – и не надо… – Он запнулся, хрипя и сдерживаясь, но не выдержал и застонал. Впервые лорд Догнайф проявил слабость, дал понять, что ему больно. Если честно, особого удовольствия мне это не доставило, хотя до жалости к нему было еще очень и очень далеко.

– Хочешь вернуть свою зверюшку – умоляю ради всего святого, помоги. Я долго не продержусь. Эта боль невыносима даже для меня…

– Не знаю, смогу ли, – замялся я. – Кстати, призму мы и так можем забрать.

– И что вы собираетесь делать с заточенным мутнышем? – тяжело дыша, ответил он. – Без меня вам его не выпустить.

Корабль накренился, все съехало набок. Потеряв равновесие на скользком деревянном полу, я врезался в стену – едва успел откатиться, иначе меня придавил бы Догнайф, впечатавшийся в нее всем телом. Застонав, он поднялся на ноги.

Я осторожно погрузил руку в фосфорическое облако.

Ненависть.

Меня переполнила ненависть.

Жажда мести.

Каждая из душ – в рое их были сотни – до сих пор горела, пылала и корчилась от боли. Ими владела ненависть: к кораблю, к ХЕКСу, к лорду Догнайфу, к госпоже Индиго… Только это чувство могло хоть как-то отвлечь их от невыносимых страданий.

В голове ужасным эхом отдавались крики боли сотен разных версий меня.

Это надо было как-то прекратить.