Гордон Диксон - Иной путь

Очнулся он в шахте лифта напротив кабинета Меле. Его голова и плечи были прислонены к книжным полкам; он был закрыт толстым шерстяным одеялом. Меле стояла перед ним на коленях и наливала из термоса в большую кофейную чашку какую-то жидкость.

Джейсон недоуменно моргнул, попытался собраться с мыслями. Как это ей удалось втащить его в книгохранилище, да еще так удобно устроить? Воспаленный мозг отказывался дать ответ на этот вопрос.

— Пей, — сказала Меле, поднося полную чашку к его губам.

Он открыл рот и тут же закрыл его, почему-то решив, что Меле предлагает ему кофе. За последние двадцать часов Джейсон выпил столько чашек этого напитка, что при одной мысли о нем его затошнило.

Внезапно он почувствовал на губах вкус мясного бульона с овощами, который показался ему странным и удивительным блюдом из какой-то заморской страны. Джейсона мучили голод и жажда, его бросало то в жар, то в холод. Он с жадностью глотал обжигающую жидкость, но, выпив полторы чашки, понял, что наелся до отвала, и мотнул головой. Меле отставила чашку в сторону, вытерла ему подбородок бумажной салфеткой.

— …Тебе… лучше… уйти… — с трудом выговорил Джейсон. — Я… справлюсь. — Его колотил озноб, он плотнее завернулся в одеяло. Меле продолжала стоять на коленях, глядя на него.

— Прими лекарство, — сказала она, подавая ему две таблетки и чашку с водой. — Это антибиотики. — Он послушался, как ребенок. — Джейс, — Меле наклонилась к нему, — ты… ты действительно сделал то, что говорят?

— Что? — спросил он. — Что обо мне говорят?

— Ты действительно записал на пленку, которую отснял Катор, информацию о нашем проекте и показал румлам флотилию земных боевых звездолетов?

— Да, — хрипло ответил он, чувствуя, что горло разболелось у него не на шутку. — Я должен был так поступить. Понимаешь…

— Можешь ничего не объяснять. — Меле так и не встала с колен. — Мне все равно, почему ты так поступил. Когда Свенсон спросил, знала ли я что-нибудь о твоих планах, я первым делом попыталась понять, зачем ты это сделал. Лишил нас единственного преимущества, которым мы обладали перед румлами, превосходящими нас численностью в десять раз. Но затем, когда ты исчез, и я услышала, что тебе грозит… мне стало ясно, что больше всего на свете меня волнует твоя судьба.

Джейсон моргнул. Он слышал слова, которые она говорила, но и голове у него все перепуталось, и он никак не мог уловить их смысл.

— Джейс… — Она положила руки ему на плечи. — Ты меня понял? Ты должен меня понять! Мне все равно, что ты сделал! Я так гордилась собой, мне казалось, что, независимо от моих чувств, я всегда смогу осудить человека, совершившего, с моей точки зрения, неблаговидный поступок. Я ошибалась! — Она приподняла его за плечи, прижалась щекой к его щеке. — Меня волнует только одно: что с тобой будет? И я не хочу думать ни о чем другом! Никому тебя не отдам!

Джейсон хотел ответить ей, но губы его дрожали, а из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он увидел, как за ее спиной открылась дверь. Одна фигура, вторая, третья… Они бесшумно подходили все ближе и ближе, а он не в силах был даже предупредить Меле…

Она ни о чем не подозревала, и только когда грубые руки попытались оттащить ее в сторону, начала отчаянно сопротивляться, прикрывая Джейсона своим телом.

— …Зачем вы это сделали? — спросил Свенсон.

Джейсон сидел на стуле в пустой комнате с голыми стенами (куда увели Меле, он не знал) и отвечал на этот один-единственный вопрос, который поочередно задавали ему люди в штатском.

Его заставили принять несколько таблеток, сделали два укола — после чего у него прошел озноб, рассеялся туман в голове, а усталость как рукой сняло, хотя он чувствовал, что болезнь его просто загнали в угол. Сердце Джейсона билось чуть сильнее обычного, в ушах звенело, и он пил воду стакан за стаканом, непрерывно вытирая пот со лба бумажными салфетками. В общем, Джейсону казалось, что от него осталась одна оболочка, которая может порваться в любую минуту. Вопросы доносились до него словно издалека, отвечал он механически, повторяя одно и то же.

— Вам этого не понять. Чтобы понять, необходимо СТАТЬ Катором, а никто из вас никогда им не был. Я бессилен что-либо вам объяснить.

— А вы попробуйте, — сказал Свенсон. — В конце концов терять вам нечего. Верно я говорю?

— Вы не испытали того, что испытал я. Вы все равно не поймете. Дело в том, что и румлы, и люди — разумные существа, стоящие на высокой ступени развития. Но в сложившейся ситуации представители обеих рас действуют, руководствуясь отнюдь не разумом. Мы реагируем на создавшееся положение примитивно… — Он умолк. Это было бессмысленно.

— Продолжайте, — угрюмо сказал Свенсон.

— Примитивно, — повторил Джейсон. — Эмоционально. Инстинктивно. Мы смотрим на румлов, как на чужаков, и они отвечают тем же. Любые эмоциональные реакции нелогичны. Логика, понимание — результат интеллектуального мышления. И то, и другое приходит в процессе развития личности в обществе. И звереныш, и ребенок ведут себя нелогично. Вся их деятельность направлена только на то, чтобы уцелеть и вырасти. Для этого они используют любые средства, не задумываясь о нравственности своих поступков. Если б наши ученые уделяли больше внимания теоретическим исследованиям…

— Вам не кажется, что мы несколько отвлеклись? — спросил Свенсон. — У нас остается все меньше и меньше времени.

— Все, о чем я говорю, взаимосвязано. Впрочем, неважно. Я ведь предупреждал, что вы не поймете. О каком понимании может идти речь, если вы и румлы реагируете друг на друга на самом примитивном эмоциональном уровне? Теоретические исследования помогли бы заранее учесть такую возможность, и тогда, впервые встретившись с иным разумом, мы были бы ко всему подготовлены. Сейчас же консервативные взгляды одной расы столкнулись с не менее консервативными взглядами другой.

— Укажите, в чем консервативность наших взглядов, — сказал Свенсон. — Может быть, мы их изменим.

— Вам кажется, что вы говорите искренне. На самом деле, вы ошибаетесь. Для начала вам необходимо понять Катора. Подумать о нем, как о ЧЕЛОВЕКЕ высоконравственном…

— Высоконравственном! — воскликнул один из присутствующих. Джейсон даже не посмотрел в его сторону.

— Вот видите? — обратился он к Свенсону. — Это сказали не вы, но и на вашем лице написано возмущение. Вам не перебороть своих чувств.

— Катора понять несложно. — Свенсон пожал плечами. — По отношению к своим соотечественникам он вел себя просто аморально. Разве он, намеренно солгав, не заставил пятьдесят семь членов своей команды покончить жизнь самоубийством? И вы считаете этот поступок нравственным?