Василий Криптонов - Ты можешь идти один

— В другой раз, — сказал я. — Когда расскажешь о себе.

Путь через лес с Борей превратился в целый поход. Он останавливался у каждого куста, поднимал с земли листья, шишки, провожал взглядом птиц. Вел себя так, будто это не он двумя часами раньше разозлил самого свирепого парня в школе.

В поселок мы вышли возле частного сектора.

— Где ты живешь? — спросил я.

— Здесь.

Он показал на ближайший частный дом, который, сколько я себя помню, стоял заброшенным.

— Здесь?

— Да. Два дня назад переехал.

— Круто… Ну ладно. Давай тогда до завтра.

Я отошел на несколько шагов, когда Боря меня окликнул:

— Не хочешь зайти?

— В смысле? — обернулся я.

— Ну, зайти в гости. Друзья ведь так поступают, да?

Я озадачился. Почему-то это приглашение меня встревожило. Может, звучало чересчур интимно, не знаю.

— На самом деле мне нужна твоя помощь, — признался Брик. — Там целая куча этих учебников и тетрадей. Ты можешь помочь мне отобрать те, что понадобятся завтра?

Дом был стар. Половицы истошно скрипели под ногами, известка сыпалась со стен. Боря включил свет, и тот, прежде чем загореться, несколько раз мигнул. Я поежился, стараясь побороть чувство брезгливости.

— А здесь вообще жить можно? — поинтересовался я.

— Наверное. Никто не запрещал.

Одноэтажный домик состоял из двух просторных комнат, кухни и даже ванной с туалетом. Повсюду громоздились коробки и мешки — чувствовалось, что переехали недавно и не успели обжиться. В прихожей стояло несколько банок с краской — видимо, мадам Брик планировала произвести хотя бы косметический ремонт. Я увидел и ее саму: на стене в одной из комнат висела фотография, на которой Боря, совсем еще ребенок, сидел на коленях у седеющей женщины с усталым лицом. Мне стало грустно от этой фотографии. Матери Брика, должно быть, несладко пришлось в жизни. И наверняка она любит сына, раз уж первым делом повесила на стену фотографию.

Немало не смутившись беспорядком, Боря прошел в комнату и продемонстрировал старинный письменный стол, заваленный учебниками.

— Какие нужны?

Я, воскрешая в памяти расписание, отобрал необходимые учебники. Все тетради оказались чистыми, и я вложил в каждый учебник по одной.

— Вот так вот, — сказал я.

— Спасибо, Дима! — поблагодарил меня Брик. — Кажется, я понемногу осваиваюсь.

Я улыбнулся. Все-таки, он был очень смешон в своей манере говорить все, что приходит в голову.

— Пойду домой, — сказал я. — До завтра.

— Как в школе? — спросил отец, заходя в кухню. Он жевал бутерброд и, кажется, вообще не обращал на меня внимания. Открыл холодильник и достал бутылку пива — первую за вечер.

— Нормально, — ответил я, ковыряя вилкой макароны.

Отец кивнул и вышел. Судя по звукам из комнаты, телевизор готовится показать некий крайне важный футбольный матч.

Мама сидела за столом напротив меня, уткнувшись в кроссворд. Уловив краем уха вопрос отца, она встрепенулась и подняла на меня взгляд:

— Чего наполучал? — Имелись в виду полученные мной оценки.

— «Четыре» по алгебре, — буркнул я.

— А почему «четыре»?

— Не знаю.

— Как ты не знаешь?

— Ну, не знаю. Вызвали, ответил. Поставили «четыре».

— Наверное, плохо ответил?

— Ответил бы плохо — поставили бы «два».

Мать отложила газету с кроссвордом и посмотрела на меня.

— Дима, ты когда за ум возьмешься? — начала она привычный монолог. — Ты понимаешь, что ты уже не ребенок? Это уже жизнь! Я десять лет с тобой бьюсь, а ты… Вот не дай бог в институт не поступишь, в армию тебя загребут — и все! Куда ты потом? Сантехником работать будешь? Стоило ради этого учиться столько времени!

Эти разговоры преследуют меня с первого класса. Рассказы о том, что в армии меня если не убьют, то покалечат. Рассказы о том, что всем миром управляет злобное сантехническое божество, так и жаждущее заполучить в свои сваренные из труб лапы очередную зазевавшуюся жертву. Что я мог возразить? Я, не знающий жизни совершенно?

— Все нормально будет, — сказал я, теряя остатки аппетита.

— Ты уроки сделал?

— Нет еще, я ем.

— Ну так ешь быстрее и иди, занимайся!

Я заставил себя проглотить остатки макарон, положил в раковину тарелку и закрылся у себя в комнате. Уроки. Мертвые черные буквы на белой бумаге. Унылые синие линии, которые я вывожу в тетради. Это — жизнь?

В школу я пришел раньше обычного, чтобы не столкнуться у входа с Рыбой. Поднялся на второй этаж, посмотрел расписание и отправился на урок литературы. Литература — это мне нравится. По крайней мере, я люблю читать.

В жизни у меня были разные периоды. Иногда я боялся нового дня, иногда ждал его с нетерпением, и только в последнее время пришло равнодушие. Я все острее понимал, что новый день не принесет ничего. «Живи еще хоть четверть века — все будет так, исхода нет». Если уж взрослый человек, общепризнанный поэт и классик изрек такую истину, то почему я должен смотреть на жизнь с оптимизмом?

Но со вчерашнего дня кое-что изменилось. Вернулось беспокойство, пробирающее до глубины души. В первую очередь меня терзал страх. Я понимал, что Рыба будет в бешенстве, ведь его заставили отдать деньги, уже лежавшие в кармане!

А другое чувство, пробуждающее некий интерес к жизни, было надеждой. Непонятной и странной надеждой на то, что с появлением Брика, этого смешного невысокого паренька, что-то изменится. Глупо, конечно, но эта надежда и не была связана с разумом.

В класс зашел Петя Антонов, наш староста. Высокий светловолосый парень с надменным выражением лица. Заметив меня, он поморщился и отвернулся. Петя всегда умудрялся одновременно хорошо учиться, вливаться в любую компанию, всей душой ратовать за общественную и учебную жизнь класса и даже быть полноценным лидером. Он гордился тем, что приходит в класс раньше всех. Я посягнул на его первенство, а значит, он мне отомстит. Нет, речь не об избиении. Просто подстроит какую-нибудь каверзу по учебе, или даст малоприятное поручение, от которого не отвертеться. Что ж, не в первый раз.

Пять минут спустя народ начинает собираться. Заходят Антон Дрокин, переживший немало неприятных килочасов из-за своей фамилии, Надя Зыкина — ничем не примечательная девочка, тихо-мирно отсидевшая за партой все десять лет. Серега Маклаков, некое подобие меня, только с обостренным чувством несправедливости мироздания.

Жанна пришла раньше обычного. Я, как всегда, проводил ее взглядом до парты. Мне даже пришлось выработать особый взгляд исподлобья, перехватить который невозможно. Хоть в чем-то я добился совершенства.