Геннадий Прашкевич - Туман в ботинке

Второй сосед оказался автоматом для торговли водой.

– Вот брось в меня денежку, – предложил он Сене, широко раскрывая рот. – Я как затрясусь, затрясусь!

– Ты и без того трясешься.

– Так это я на холостом ходу.

А культурный марсианин посоветовал:

– Ты с тетей Мотей поосторожней.

Советовал он с милой мягкой недоверчивостью к запутанному интеллекту ординарного землянина.

– Тетя Мотя не человек. Она киборг. Ее вывели искусственно. Ты старайся тетю Мотю обманывать. Как можно чаще. Она не терпит правды. Она может перегореть от правды. Спросит твое имя, ты даже в этом ей наври. Спросит, откуда ты, опять же, наври. Ври много. Во всем.

– Да почему же так?

– А чтобы она не сгорела.

– А если я не буду так делать?

– Дело твое, – пожал плечами культурный марсианин. – Только ведь все равно лечить будут.

– От чего?

– Да какая разница?

– Как это какая? Я не болен.

– Так все говорят.

– Я только научное открытие сделал.

– А вот этого нам не надо! Про свое открытие не рассказывай! – испугался культурный марсианин. – Нас и без того лечат.

Под самое утро появилась тетя Мотя.

Расфиксировала Сеню, за руку сводила в туалет.

– Ну что, змей? – мягко укорила. – Затекли ручки-ножки? – И погрозила толстым пальцем: – Опять твой иностранец звонил. Ты бы дал нам его телефончик. Мы сами ему позвоним, а?

– Какой у него телефон? – соврал Сеня. – У него отец идеализировал средневековье времен великих князей Гедиминаса и Витовта.

– Ну, тогда, конечно, – понимающе согласилась тетя Мотя.

И прищурилась:

– Друзьям написать хочешь?

– А можно?

– А чего же нельзя? У нас все можно. Напиши друзьям, пусть всяких книжек пришлют. Ну, этих… Всяких… – Она пошевелила многочисленными пальцами на руках и ногах. – Мы их вслух по вечерам читать будем.

Культурный марсианин и человек-автомат незаметно подмигивали Сене, но он презрел их лукавство. Взяв у тети Моти карандаш и бумагу, он тут же накатал длинное письмо в далекий Учкудук. Выручайте, мол, ребята, попал в какой-то неправильный пансионат. Тетя Мотя, расчувствовавшись, показала в коридоре почтовый ящик, прибитый прямо к стене.

– Ну, отдыхай, змей.

Культурный марсианин презрительно сплюнул:

– Что? Написал?

– Ага.

– И в ящик бросил?

– Ага.

– Это ящик для дураков, – обидно объяснил культурный марсианин. – Теперь письмо вошьют в историю твоей болезни.

– Да нет у меня никакой болезни!

– Зато история болезни есть, – резонно возразил культурный марсианин: – Я лично в таких случаях, знаешь, как поступаю? Пишу письмо, а потом сворачиваю бумажного голубка и пускаю в форточку. Кто-нибудь найдет письмо и отправит.

– По какому адресу? – засомневался Сеня.

– А вот.

Опасливо оглянувшись, культурный марсианин показал подготовленного к отправке голубка. На крыльях было четко выведено:

Так прошел день.

Так наступила и прошла ночь.

Так наступило еще одно утро. Субботнее, к сожалению.

Никаких обходов, никаких докторов. Тишина, покой. Из особенного расположения тетя Мотя позволила Сене вымыть полы в коридоре и в палате. «У нас хорошо лечат, – подбодрила она упавшего духом геолога. – Вернешься домой практически здоровым.» И без перехода похвасталась: «Твой иностранец опять звонил. Ну, никак не отстанет. Ту ман патинки! Ту ман патинки! Ты что за такое открытие сделал, змей, что тебя сразу к нам?»

Сеня отнекиваться не стал.

В конце концов, решил он, тетя Мотя тоже однажды может оказаться в эпицентре какого-нибудь ужасного землетрясения. Так почему ей не знать самого надежного способа защиты?

Пораженная рассказом тетя Мотя пустила по столу большую эмалированную кружку с горячим чаем, и, когда дымящаяся кружка стала падать, зачарованно выдохнула: «Бре-е-ежнев… жеребец!»

Но кружка упала на пол и чай разлился.

– Ну, ты змей! – обиделась тетя Мотя. – С тобой точно в дурдом угодишь. Сиди, пока не распорядятся.

К счастью, упорный литовец Римас Страздис дозвонился до влиятельных московских друзей, а потом и до далекого Учкудука.

Хорошенько подумав, начальство здраво решило: зачем России еще один псих? Уж пусть лучше сидит себе в пустыне на краю государства.

И отправили Сеню Шустова обратно в Учкудук, взяв с него строгую подписку нигде никому ни слова не упоминать о своем открытии.