Алексей Рощин - Кровь износа

— Высокая вероятность, что больной после провала прогноза, как говорят психиатры, дезадаптируется. Как это так — он обещал катастрофу, все «просчитал» — а ничего не изменилось? — горестно проговорил создатель «Часа Икс». — Они обычно этого не выдерживают!

— Это страшное дело, — кивнула Рая.

— А как это — дезадаптируется? — полюбопытствовал я.

— Да кто ж знает! — махнул рукой Тимошка. — Может, в буйство впадет. Или наоборот — в ступор. Или, чего доброго, с 9 этажа вниз головой сиганет — устроит, так сказать, свой личный армагеддон. Одно точно — скорее всего, после 6-го никакого интервью нам с ним не видать.

— И у нас полетит ключевой материал номера!! Тимофей Петрович этого не переживет, а ему нельзя волноваться! Теперь понимаете, какая спешка? — с жаром поддержала шефа дочь Сиона.

— Мда, ребята, — протянул я. — На вашем примере я вижу, что безумие заразительно. Но все равно не понимаю: а что, позвонить этому инженеру нельзя? Телефон, понимаете? Скайп? Дзинь-дзинь, алло? Зачем ехать? Или про конец света нельзя по телефону?

— Да что ж мы, не пробовали звонить?! — с тоской взвыла Рая. — На местной ТЭЦ его почему-то звать отказываются, трубку бросают. Домашнего телефона нигде нет, сотовый мы его разузнали — наглухо выключен!

— Гм… — сказал я. — Что ж, давайте подведем итоги. Вы, значит, хотите, чтобы я поехал, как я понимаю, ПРЯМО СЕЙЧАС в пасть к какому-то сумасшедшему и, возможно, буйному инженеру за тридевять земель на Волгу, нашел его и поговорил с ним по душам. При этом вы не знаете ни того, как с ним связаться, ни его адреса. И на все про все у меня два дня?

— Один день, — слабо простонал редактор. — Один. Я думаю, что шестого, в день предполагаемого «начала катаклизма», говорить с инженером будет уже поздно.

— Да, мы хотим, чтобы вы все завершили пятого, — жестким голосом подтвердила помощница.

— Нам этот материал нужен буквально кровь из носу, — веско добавил он.

Ощущение, что я участвую в каком-то сюрреалистическом розыгрыше, у меня окрепло до максимума. По-хорошему, конечно, давно уже надо было встать и уйти; я бы давно так и сделал — но, черт, мне действительно были нужны позарез деньги!! За квартиру — ту самую, где сейчас на фоне общего разгрома сиротливо мокли окурки в мисках с недоеденным холодцом и катались по грязному полу пустые бутылки — так вот, за это самое мое последнее пристанище было не плачено уже три месяца, и хозяин недвусмысленно грозил выпереть меня, даже не дожидаясь светлого Христова Рождества.

Ну, так жестоко он поступить скорее всего не мог, но до 9-го мне всяко нужны были бабки. Нужны! Приходилось выслушивать бредни двух безумных клоунов из свибловского гадюшника и даже вежливо кивать в ответ. Мы паскудно зависели друг от друга: им, кроме меня, негде было взять писаку-интервьюера — но и мне, без пяти минут бомжу, негде было найти подработку в оставшиеся дни глухого Всенародного Выпивона.

Поэтому я лучезарно улыбнулся и сказал:

— Нет проблем! Работка как раз по мне! Как сказали бы в голливудском триллере — вы обратились как раз по адресу, друзья. Я принесу вам в клюве скальп этого инженера Гарина до того, как он окончательно съедет с катушек — ну а вы мне заплатите полтора миллиона за все про все. Деньги, конечно же, вперед.

У моих нанимателей вытянулись лица. Первой опомнилась, конечно же, дщерь израилева. Она сказала с явным неудовольствием:

— Ну, знаете, Аркаша… Вообще-то у нас такой материал стоит максимум 700 тысяч… И то, если его приносят «золотые перья»…

— Полтора миллиона — это очень много, — поддакнул Тимошка-прохиндей.

На самом деле полтора «лимона» едва позволили бы мне рассчитаться за мою двухкомнатную халупу в Измайлово; но я всегда был уступчив — поэтому сбавил:

— Хорошо, миллион двести, и надеюсь, по рукам. Вы ж понимаете срочность операции и все препятствия?

— Я согласен! — быстро сказал Тимофей.

Далее, однако, выяснилось, что никаких наличных вперед они выдать не могут — «вы ж понимаете, 4 января… Бухгалтера нет, сейф опечатан… Но мы дадим вам расписку! Мы солидное издание, мы в десятке!»

Конечно, уж на этом месте точно надо было встать и уйти. Удивительно несерьезно, чисто по-русски: зовут работника, договариваются, ударяют по рукам — и тут нате, вспоминают, что у них нет денег!

— Тимофей сбежал из больницы практически в пижаме, — жалобно уговаривала меня, чуть не плача, Рая. — Все случилось так внезапно… Мы дадим вам диктофон! Даже не надо ничего расшифровывать — просто поговорите с ним ПОДРОБНО и пришлите файл по электронке, мы сами все дальше сделаем. Только успейте до послезавтра, очень вас прошу. Мы уже 12-го… нет, даже 11-го все вам заплатим!!

И я опять дал слабину.

— Ладно, черт с вами! Давайте расписку… Только постойте: а командировочные?? А билеты — я что, на свои буду покупать?!

Тимофей Петрович взвыл. Дело опять повисло на волоске — ведь, между нами говоря, никаких «своих», кроме тысячи на метро, у меня с собой не было. И тут Рая пошла на жертву: запустив руку куда-то к груди, она извлекла оттуда 50-тысячную купюру. После чего бросила взгляд, полный муки, на меня, и обожания — на шефа.

Что ж, дальше оставаться не было смысла. Придется тащиться на вокзал за билетами в город С. На прощанье, в качестве талисмана, я захватил визитку «специального корреспондента Папашина О.» (на столе валялась нераспакованной целая пачка).

На улице крепчал морозец, пьяные крики поутихли. С тетрадкой за пазухой, распиской и визиткой пронырливого Папашина, греющего в это же время свои кости где-то в благополучных тропиках, я двинул черт знает куда и черт знает зачем.

Так… надо сосредоточиться! Продолжу излагать по порядку.

На вокзал я добрался перед самым отправлением ночного поезда, билет брал в спешке; еле-еле сумел купить один из последних, жутко неудобный — в плацкарт на боковушку. Причем дело было вовсе не в большом наплыве желающих отбыть в приволжский город С., а просто «по случаю новогоднего затишья» в состав заложили всего три вагона. Проклятое РЖД, как же оно достало своей экономией!

Поезд, по последней моде, окропили святой водой (то есть специальный железнодорожный поп походил вдоль состава со своим кадилом), и под его невнятные благословения тронулись. Несмотря на все это благочестие, в вагоне было жутко холодно. Я поначалу впрямь собирался проявить добросовестность и почитать загадочную тетрадку инженера на сон грядущий, дабы не ударить в грязь лицом при встрече с душевнобольным; но из всех щелей тянуло, голова снова разболелась! Слава богу, что с этого года проводникам разрешили продавать пассажирам не только чай, но и «Горькую настойку» (которую остряки тут же прозвали «железнодорожной водой»). Цена ломовая, как в самолете — но выбирать вашему покорному слуге не приходилось.