Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)

Перед стартом «Аннушки» он передал видеозапись всех своих приключений на «Вихрь» — мало ли что может случиться… Но полет прошел вполне благополучно. Крошка ракета вернулась в надежный трюм, а Акопян — в свою каюту.

С тех пор бортинженера снедала тоска. Отныне целью жизни Сурена стало возвращение на Фобос со специальной экспедицией. Чтобы вскрыть стену «шлюза»…

…Переговорив с Волновым — ныне руководителем отряда советских космонавтов, — Семен выключил селектор и опять вернулся в кресло за «гостевым» столиком. Акопян машинально помешивал печеньем остывавший чай, печенье размокло в кашу.

— Ну, я поговорил, — сказал Тарханов, выключая телефон.

Сурен так и подобрался в ожидании.

— Новый полет к Марсу, судя по всему, может состояться очень скоро. И не только в связи с полярными месторождениями. Намечается крупная международная экспедиция по планетам, но… Есть загвоздка. Даже две.

— Какие еще загвоздки?! Не томи душу, Сеня!

— Твое присутствие на корабле. И твой выход на Фобос.

Вздрогнув, Сурен неловким движением опрокинул стакан. Стал вытирать салфеткой лужу на столе. Тарханов остановил.

— Не надо, Светлана уберет…

— Понимаю, — сразу угаснул Акопян. — Конечно, я должен был с самого начала об этом подумать… Почему, собственно, я? Мавр сделал свое дело… Есть молодые, надо дать им проявить себя. Все правильно! А нам, значит, аммиак возить в цистернах…

— Ты опять за свое! — засмеялся Тарханов. — Ничего не понял, горячая голова… Полетишь, конечно, ты. Но прежде надо доказать — всем, всему Космоцентру! — что та штука на Фобосе действительно заслуживает внимания, а значит, специально подготовленной экспедиции. Ясно теперь?

— Как в лесу — чем дальше, тем темнее… Если видеофильм и мой доклад не считаются доказательствами, что же вас убедит?!

— Видеофильм и доклад считаются доказательствами. Без них никто бы и разговора с тобой не затевал… Но видеозапись нечеткая и темная — особенно та, что записана в тоннеле и в пещере. Нам уже десяток профессоров геологии клялся и божился, что ты нашел вполне естественные образования… А у тебя — допустим сразу крайний случай — могло произойти расстройство нервов из-за необычных условий. Ты мог попросту бредить, галлюцинировать. А Космоцентр не имеет права без серьезнейшего обоснования изменять маршрут дальнорейсового корабля, нагружать ракету добавочными приборами, инструментами. Не мне рассказывать, не тебе слушать, сколько стоит перевозка от Земли до Марса каждого килограмма топлива или груза…

— Опять-таки не вижу выхода. Хорошо: запись нечеткая, а мои впечатления — галлюцинации. Но что, кроме этого, ты можешь представить Центру? Показания своих приборов, телеметрию? Смешно. Во-первых, мое повышенное давление или там… учащенный пульс могли оказаться следствиями чего-то совсем другого… скажем, я ударился или меня что-то испугало. Во-вторых, это могла быть реакция моего организма на мои же собственные видения… или бред, как ты выражаешься!

— Логично, — кивнул Семен. — Но… все-таки ты близок к истине. Да, в качестве главного доказательства твоей правоты я хочу представить показания приборов. Только снятые не на Фобосе, а здесь. Сейчас.

— Это каким же образом? — озадаченно заморгал Сурен.

— Ты когда-нибудь слышал о гипнорепродукции? — небрежно спросил Тарханов.

Сурдокамера клиники психофизиологов ничем не напоминала тяжелые стальные боксы начальных времен космонавтики. Обычная комната: теплые, ласкающие глаз краски стен и потолков, изящная мебель, обитая бутылочно-зеленым штофом, срезанные живые ветки в вазах, стеллаж с книгами. Не хватает только радиоаппаратуры — телевизора, магнитофона… Единственное, что напоминало Сурену об эксперименте, было специальное обтягивающее белье под домашним тренировочным костюмом да шапочка вроде плавательной. Сама ткань белья и шапочки была чувствительной к биотокам и представляла собой сплошной датчик…

Сурен вспомнил состоявшийся накануне разговор. Он сидел в соседнем помещении, возле пульта управления полетом. Подтянутые операторы старались вовсю — еще бы, ведь рядом находился «сам» Тарханов! Они готовили аппаратуру, а Семен тыкал толстым розовым пальцем в экран видеофона и гудел:

— Вот, братец, твои настоящие данные, те, из полета… Видишь? Это спектрограмма твоего голоса. По ней мно-огое можно увидеть…

— Сейчас даже уголовные преступления так раскрывают, — вмешался сухонький остролицый мужчина лет шестидесяти, суетливыми повадками напоминавший птицу. Этот человек мог позволить себе перебить Тарханова — знаменитый профессор Добрак из Брно, еще мальчишкой участвовавший ассистентом в подготовке советско-чехословацкого орбитального полета, ныне один из ведущих космофизиологов Европы. Добрак приехал в Москву специально для участия в опыте с Акопяном. По-русски он говорил безупречно. — Сначала снимают допрос, а потом прослушивают ответы и анализируют спектр частот, да… Где голос дрогнул, где нервишки подвели…

— Ага, — с шутовским смирением поклонился Акопян. — Так в чем уличает меня моя спектрограмма? Убийство почтенной семьи или ограбление банка?..

— Гораздо хуже, — спокойно ответил Семен. — Ты, братец, был совершенно заворожен тем, что увидел на Фобосе. Что бы это ни было. В те минуты тебя нельзя было бы назвать сознательным, разумным существом. Хочешь, возьмем для примера любое слово твоего рапорта? Наугад…

Тарханов ткнул пальцем в одну из кнопок. Заплясали изумрудные кривые на экране, мелким горошком посыпались цифры, и голос Акопяна произнес: «…чатые перила».

— Та-ак… Значит, «перила». Вернемся к началу и проанализируем… — Семен опять коснулся пульта, и кривая стала плавно опускаться. — Видишь? Частоты все время понижаются. Каждый следующий звук ты произносишь медленнее и ниже. Чуть ли не погружаешься в сон. Потом спохватываешься, собираешь силы для следующего слова — и опять вниз под горку… Но все это, конечно, бессознательно.

— Одним словом, на Фобосе вы действовали, как мы обычно говорим, на операциональном уровне, — снова вмешался Добрак. — То есть, почти не осознавая своих поступков. Работали, как очень крупная, с большой оперативной памятью, электронная машина. Воздействие — ответ, воздействие — ответ… А интеллект дремлет.

— Значит, мало для вас толку от моих биотоков?

— Не то чтобы мало, но… Надо повторить. Снять все показатели еще раз.

Тарханов сделал быстрое переключение. Видеофон послушно воспроизвел мерцающие зигзаги, похожие на контуры целой горной страны. Одни линии горели ярким светом, другие едва теплились.