Николай Орехов - Серый

Равин болезненно сморщился.

— Устроит, но нельзя ли потише? Мы пока еще не в преисподней.

— Хорошо, пусть будет потише. И все-таки, что скажете? Вы до сих пор считаете, что находитесь под гипнозом?

— Если это и гипноз… — Равин вспомнил о козлиных копытах и поперхнулся. — Если это и гипноз, то вы очень сильный гипнотизер, даже опасный. А если нет, и вы действительно дьявол во плоти, то… — Владислав Львович замолчал, пытаясь представить, что для него в действительности может означать появление дьявола.

— Вам, конечно, интересно узнать, зачем вы мне понадобились?

— В общем-то, да…

— Тогда переходим к делу. — Мефистофель встал, полыхнув алым подбоем плаща, едва не задел головой люстру, подошел к книжному шкафу, снял с полки несколько книг.

Равин узнал свои книги, написанные в разное время и изданные небольшими тиражами.

— Неплохо написано, неплохо! — с легкой усмешкой проговорил дьявол, демонстративно взвешивая книги на ладони и возвращая их на полку. — Но и не хорошо! — воскликнул он, ткнул пальцем в кипу черновиков на журнальном столике. — Средненько!

— Уж как есть. — Владислав Львович развел руками.

— Вот именно — как есть. И лучше у вас не будет, вы просто не сможете, вы просто средненький писатель…

— Вы явились из мира потустороннего только затем, чтобы мне это сказать? — Владимиру Львовичу вдруг стало скучно. Он сам прекрасно понимал, что не гений. Слышать же банальщину от Мефистофеля было просто неловко.

— Не только. Таких, как вы, много. Вы меня заинтересовали своим рассказом только потому, что я в нем упоминаюсь. Написан же он до неприличия бездарно…

— У нас будет литучеба?..

— Спаси и сохрани!.. Я предполагал, что после беседы со мной в редакции вы откажетесь от дальнейшей работы над ним. — Мефистофель положил ладонь на кипу черновиков. — Но вы оказались податливым. Вы действительно считаете, что сможете сделать рассказ лучше?

Равин совсем успокоился. Кроме того, появился какой-то интерес к происходящему, поскольку разговор затрагивал литературу.

— Послушайте-ка, — произнес Владислав Львович, озаренный промелькнувшей у него мыслью. — Вы, быть может, пришли купить мою душу? — Это предположение слегка развеселило его, и он впервые за сегодняшний вечер слабо улыбнулся.

— Я не литературный герой, — вполне серьезно ответил Мефистофель и сердито сверкнул глазами. — Мне не надо ничего покупать, я только забираю то, что сочту нужным забрать. Другое дело — состояние души, ее качество. Еще водки! — Он щелкнул пальцами.

Из кухни снова выкатился карлик с подносом. Владислав Львович покосился на стену.

— Я вам не предлагаю, извините уж, — уловил его взгляд дьявол, — хочу, чтобы вы поняли то, что я сейчас скажу.

Равин невольно напрягся.

— Я слушаю.

— Вам уготована — или, как вы говорите, предписана свыше — судьба серенького, незаметного писателя, имя которого никогда не будет у читателя на слуху. С голоду вы, конечно, не умрете, нищета вам не грозит, но мне интересно: устраивает ли вас подобная перспектива с точки зрения самолюбия?

Вопрос застал Владислава Львовича врасплох. Малые тиражи и невнимание издателей, конечно, вызывали некоторую досаду, но большей частью из-за величины гонорара. О задетом самолюбии он как-то привык не задумываться.

— А вы можете что-то предложить? — нашелся он наконец.

— Да. Я бы хотел, скажем так, из чисто спортивного интереса изменить предписанное свыше. Ваше имя будет известно, и хотя бы иногда вас будут вспоминать.

— ???

— Я предлагаю вам стать не автором, а героем литературного произведения, написанного в жанре вашей последней рукописи.

— A кто будет автором? — спросил Равин.

— Автором будет некий небезызвестный вам ответственный секретарь Червякин Мстислав Аиоллинарьевич, весьма талантливый автор. Слышите, Равин, талантливый. И я хочу, чтобы героем опуса стали вы. Мне нужно ваше согласие. Подумайте.

Тут Равин вспомнил, что с минуты на минуту должна прийти Светлана, и неожиданная злость накатила на него.

— А идите-ка вы, гражданин ответственный секретарь, к дьяволу! — выкрикнул он.

Мефистофель преобразился, став вновь Червякиным, ехидно улыбнулся:

— Не перестаю удивляться писательской братии, с кем ни имел дело — сходство в нелогичности поступков поразительное. Сами посудите: как я могу идти сам к себе? Я перед вашими очами, почтеннейший. И не извольте шутить.

«Нет, каков наглец!» — подумал Равин и сказал:

— Раз по доброй воле не хотите, я пойду и вызову милицию. Пусть с вами и вашей бандой участковый разбирается. — Он встал и подумал, что надо бы Светлану успеть встретить на улице, нельзя ей сюда.

— Послушайте, Равин! — В голосе Червякина послышалось раздражение. — Да сядьте вы, в самом деле! Я всего-навсего хочу довести начатый разговор до конца. А вы — как маленький мальчик!

— Па-ашел ты!.. — бросил Равин и решительно направился к двери в прихожую.

— Вы помните, где дверь? Обойдетесь без провожатого? — спросил, не скрывая насмешки, Червякин.

Равин резко распахнул дверь в прихожую и очутился в каких-то полутемных сенях. Под ногами заскрипел прогнивший пол, с огромными щелями в половицах. Равин поскользнулся, замахал руками и с трудом удержался на ногах. С поросшего плесенью потолка капала вода. Несколько капель угодило Равину за шиворот. «Чертов гипнотизер!» — подумал он, зябко передернул плечами и хотел одним прыжком преодолеть оставшееся до двери на лестничную клетку расстояние, но остановился.

Дверь медленно открывалась, открывалась с жуткой неспешностью, как открываются двери в кошмарных снах. В облаке дождевых брызг возникло неопределенного пола существо, низкорослое и странно передвигающееся, в изодранной фуфайке и развалившихся сапогах. Высоко над головой оно держало зажженную керосиновую лампу, в другой руке сверкнул отточенным лезвием топор.

— Ты что, мать? Ты что? — с трудом выдавив из легких воздух, прохрипел Равин. Он узнал старуху, собиравшую подаяние на автобусной остановке.

Старуха неестественно, словно отражение в воде, заколыхалась, запрокинула голову назад и двинулась на него. Ее лицо закрывал, свешиваясь из-под рваных платков, кусок мешковины, и Владислав Львович понял, что лица просто нет.

Равин почувствовал, как волосы на голове встают дыбом, сделал шаг назад, провалился ногой в щель между половицами, дернулся, что было сил, и… И очутился в комнате сидящим на табурете. Напротив в кресле ухмылялся Червякин.

— Выпейте. У нас будет серьезный разговор.