Леонид Кудрявцев - Мир крыльев

Он подумал и, выпустив идеальное колечко дыма, добавил:

— Иди, чего сидишь, там уже безопасно.

Опираясь рукой о стену, Велимир попробовал встать. К его удивлению, это удалось. Чувствуя в коленях противную слабость, он вошел в диспетчерскую и остановился.

Да, действительно, все было уже кончено.

Даже пульт не пострадал, хотя стены возле него так и лоснились от копоти. Пара аварийщиков сворачивала туман, словно бумагу, и складывала получившиеся рулоны в штабеля. Другая пара ползала по полу и деловито вынимала из него лиловые следы тигриных лап. Прежде чем взяться за новый след, они делали над ним несколько пассов, произносили вполголоса какие-то наговоры и только потом вынимали, для того чтобы тотчас же его спрятать в голубую сумку с красной надписью на боку «Ади даст». Еще один аварийщик, вооружившись совком и неторопливо орудуя веником, сметал в кучу рассыпанные по полу осколки хрустальной гадюки.

Простояв неподвижно минут десять, Велимир дернул правым плечом и все же направился к пульту, по которому бегали разноцветные огоньки. Впрочем, пульт Велимира сейчас не интересовал. Он шел посмотреть на сидевшего возле пульта, в кресле, диспетчера Лапонога. Мертвого.

Он был куском глины. Кто-то огромный мял его мозолистыми пальцами, тихо напевая песенку про Меры и ее веселого эпиорниса, раз в столетие несшего яйца, из которых появлялись новые галактики. А один раз даже вылупился старый эмалированный тазик, совершивший паломничество в Китай и ставший благодаря этому священным тазом на ста двух планетах. Потом песенка смолкла, руки поставили Птица на землю и, совершив над ним прощальное благословение, отправили побираться. Целыми днями он сидел в полутемной нише и, протягивая прохожим обрубок чьей-то руки, ловил в него мимолетные наслаждения, воспоминания о куске рождественского пирога, пять минут курения дорогой сигары, первый поцелуй с девушкой, теперь превратившейся в добропорядочную, в меру глупую жену. А мимо шли рабочие, возвращавшиеся с работы, их хозяева, предававшиеся веселью и праздности, иногда ради развлечения устраивавшие дуэли на языках, а также хорошенькие девушки, торговавшие в будни и праздники белозубыми соблазнительными улыбками.

Приходила ночь. Птиц засыпал тут же, в нише. Во сне он понимал, что все это чепуха. На самом деле он просто проваливается в пространственную дыру. Но когда начиналось утро, он просыпался и снова протягивал навстречу прохожим все тот же пятипалый обрубок…

Постепенно Птицу стало казаться, что так будет всегда, но однажды он понял, что может пролететь нужное ему место, и вскочил.

Времени действительно оставалось не так уж и много. Он подпрыгнул и ударил ногой по торчащему из асфальта перископу подводной лодки. Потом посмотрел на небо, где собирались стаями недельной давности котлеты, тревожно совещавшиеся с помощью азбуки Морзе, очевидно, составлявшие планы по захвату этого мира и созданию очередной котлетной диктатории.

Да, времени оставалось совсем немного.

И Птиц побежал.

Ему казалось, что он бежит по огромной цирковой арене. Она вращалась и медленно уносилась вверх. Пожалуй, это был конец пути. Птиц пожалел о том, что так долго нищенствовал, хотя мог заглянуть к бабушке, раз уж выпал такой случай. Она бы его напоила чаем с мятой и сидела напротив, подперев морщинистую щеку узкой, в пигментных пятнах рукой. Птиц бы у нее спросил, как она поживает. Бабушка бы вздохнула и ответила, что, собственно говоря, только после смерти, случившейся лет пять назад, стала жить по-настоящему.

И пока он это обдумывал, арена, на которой он был, все удлинялась, становилась золотистой полосой… все более узкой… узкой…

Птиц ошарашенно помотал головой.

Бр-р-р-р!

Чтоб он еще раз воспользовался пространственной дырой! Ни за какие коврижки! Хотя действительно, если подумать, положение у него было аховое…

Он огляделся.

Отлично!

Все та же старая, знакомая дорога миров. Она пружинила под лапами, и все было хорошо. Золотая лента, на которой он стоял, тянулась из бесконечности в бесконечность. И окна миров все так же заманчиво светились. Правда, сейчас ему не хотелось в другие миры, ему хотелось пройтись по этой дороге. Просто пройтись.

Иногда на Птица накатывали странные, вроде бы чужие мысли. Вот и сейчас он неожиданно подумал, что дорога действительно забавная штука. И так ли уж правильным было решение пройтись по ней? Чтобы понять?! Можно ли понять что-то необъяснимое и бесконечное? Особенно если никак не можешь понять даже себя? Ну хорошо: он идет по этой дороге три года. А раньше что было? Кто он такой и откуда взялся? Нет, были, конечно, какие-то воспоминания. Но являлись ли они истинными? Он в этом сомневался, особенно если учесть, что время от времени в его памяти неизвестно откуда появлялись странные слова: комплекс, дорожники, диспетчер… Что они означают, Птиц не знал.

— Вот так-то, — оглядываясь, сказал он себе. — Глупости!

Нет, район этот, похоже, ему совершенно незнаком. Ну ничего…

Справа, в угольной черноте, за кромкой дороги светилась надпись «туда». Соответственно слева — «оттуда». Что ж, теперь он знал направление. Можно было идти дальше. Вот только надо немного отдохнуть.

Птиц уселся на край дороги миров и свесил лапы. Поболтал. Ничего не произошло. Он вытащил из сумки на животе большой медный ключ и, недолго думая, швырнул его вниз. Через полминуты этот же ключ свалился сверху. Отлично!

А мимо ползли, оживленно разговаривая о преимуществах подсоленной воды перед пресной, усатые каракаты. За ними во главе двух десятков своих молодцов протопал граф де Ирбо. Его дружинники распевали песню о том, как молодой воин собрался на войну и что ему на это сказала родная матушка. А он ей на это ответил. И появившаяся неизвестно откуда невеста сказала, что он «сам такой!», перед тем как укатить в Большие Бобры к миленькому, одетому во все «сфирма». За последним дружинником, красивым рыжебородым молодцом, кралась тень его жены. Временами она доставала блокнот и записывала в него комплименты, которые он говорил встречным девушкам.

Птица одолела смертельная зависть.

Везет же людям! Вместе! Явно по делу! И не важно по какому: ловить раков или грабить фражских купцов. Главное — вместе. Эх!

Настроение у Птица сразу испортилось. А может, просто сказывалась усталость. Он встал на краю дороги, чуть пошире расставил ноги и, сунув голову под мышку, почти сразу же уснул…

…Проснувшись от того, что по его лапам водили чем-то твердым, Птиц ошарашенно огляделся по сторонам и только через некоторое время понял, что находится на краю дороги миров и перед ним стоит вооруженный метлой выворотень. Огромный, на толстых неуклюжих ногах, медленно и неумолимо надвигаясь на Птица, он подметал дорогу. Лицо у него было совершенно безмятежное, глаза пустые.