Дмитрий Хабибуллин - Тот День

— Кто-то поджог, — судорожно подумал Соколов, — кто-то напал на часть, перебил состав и устроил пожар.

Полковник мысленно перебирал варианты.

— Но кто? Что…Что за бред? — не понимая, и по-прежнему не веря в произошедшее, задыхаясь от бега, шептал вслух офицер.

Пробежав метров сто, полковник упал на колени и закашлялся. Астма оставила его в далеком детстве, и вот теперь, сильнейший стресс вернул болезнь к жизни. Задыхаясь, полковник осмотрелся. Паника привела его к первой казарме, сразу за которой была вторая, выходящая к сердцу части — строевой площадке. Деревянные солдатские бараки не были тронуты огнем, да и прочие видимые повреждения отсутствовали. Вот только чем ближе к казармам — тем было больше мертвых тел.

Крепко сжав кулаки и сомкнув веки, полковник старался глубоко дышать. Ему было страшно и так хотелось проснуться.

“Твоя часть погибла, пока ты спал!” — душила офицерская совесть.

“Да чем бы ты помог? Еще один труп? Ты выжил — радуйся!” — говорило здравомыслие.

Через несколько минут приступ слегка ослабил хватку, и сердце замедлило бешеный ритм. Открыв глаза, Соколов обнаружил, что кое-как может соображать. В пяти шагах от полковника лежало несколько тел. Лица были изуродованы агонией, но Андрей ребят узнал. Один из парней был отличным поваром (тем самым, кто приготовил генералам яства). Другой окоченевший юноша — просто хорошим человеком.

“До дембеля всего-то пару месяцев”. — с грустью подумал полковник.

В руках ближайшего к Соколову сержанта-повара было зажато оружие. На проверку короткий ствол оказался модернизированным автоматом Калашникова со съемным прикладом. Оружие не хотело бросать своего мертвого хозяина, и полковнику пришлось сломать несколько оледеневших пальцев покойника, прежде чем почивший юноша все же отдал автомат. На сердце сразу же стало спокойней.

Когда первая волна страха отхлынула, Андрей решил, что бежать в центр части с дикими воплями и без всякого плана не самое лучшее решение. Однако, не зная, что толком произошло, полковник затруднялся скоординировать свои действия. Андрей достал из кармана телефон: связи не было. После короткого диалога с самим собой, Соколов постановил: сперва добраться до медицинского пункта, взять наиважнейшие медикаменты, а затем — от постройки к постройке обойти территорию в поисках живых душ.

“Кто- то выжил, кто-то должен был выжить”, — убеждал себя полковник.

Дневник Дмитрия

Я, Дмитрий Соколов, начинаю свою повесть с надеждой успеть ее завершить, но сейчас уже ничто не может дать мне такой гарантии. Свинцовая дверь продержится еще долго. По крайней мере, я на это надеюсь. И пока еще есть время, я считаю своим долгом донести до вас люди, то, что пережил я. Конечно, в мыслях моих уже давно поселился червь отчаяния. Конечно, уже давно разум не покидает мысль о конце всего сущего и бесполезности моего послания, так как некому его слать. Но, несмотря на слабость, что не чужда человеку в такие моменты, я буду писать, буду делиться тем, что пережил.

Как я уже сказал, зовут меня Соколов Дмитрий, и я молод. Еще вчера мне было двадцать три года. Последние часы растянулись в целую вечность. И, быть может, сегодня уже вовсе не сегодня, быть может, я здесь уже годы. Однако сейчас часы говорят, что мои чувства ошибаются и что провел я в этом аду всего ничего.

Все началось, когда настенные часы центрального холла обсерватории показывали семь минут первого. Ах да, простите за сумбурность послания, и, дабы впредь не возникали вопросы, стоит еще немного рассказать о себе. Ведь, честно говоря, сложно удерживать мысли не позволяя им разбежаться в паническом танце, когда из-за стен инвентарной доносятся звуки дьявольской вакханалии.

Итак, родился я и вырос в небольшом городке Шаталово, близ Смоленска. Из-за расположенной в пяти километрах от города части, поселение было в полном смысле военным. Я был лучшим в классе, ну, или одним из них. Ни то что мне нравилось учиться. Нет, я просто понимал, что не хочу подыхать в этом богом забытом месте. В детстве все мои мысли витали за пределами родных мест. Я мечтал о больших городах, прекрасных спутницах, деньгах, славе, и прочих вещах, что занимают голову любого не обделенного умом подростка. Однако шанс выбраться из этого проклятого места выпал лишь по достижении совершеннолетия. Это был лучший день в моей жизни, когда помимо осточертевшего торта, отличавшегося только количеством свечек, отец положил на стол конвертик с билетом в настоящую жизнь — чек для обучения в столичном университете. Чек, который в итоге привел меня в этот последний ковчег на одного человека.

Моя семья была, мягко говоря, не полностью укомплектованной. По сути, семьи как таковой и не было. Мать умерла, когда мне было шесть. Бабушек, дядей, кузин и прочих членов нормальных семей у меня не было. Только я, старшая сестра и отец, к которому, да простят меня боги, теплых чувств я никогда особо не испытывал. Нет, он был неплохим человеком, но люди военной профессии имеют другой склад ума, по этой причине у нас и возникало непонимание. Сестра же приезжала редко. Она давно перебралась в Москву, и, как мне казалось, была искренне рада отвязаться от папаши. И вот, судьба в лице отца, преподнесла подарок. Подарок, которым я буквально тотчас же воспользовался. Уже через месяц я начал постигать науку, что привлекала меня с детства, а именно: астрономию. Уже через месяц я начал познавать все прелести свободной жизни. Доступ к любой интересующей информации, к оборудованию, о котором прежде я даже боялся мечтать. Ну, и конечно же выпивка, девушки, и просто интересные люди, которых мне так не хватало в моем городке. Пять лет обучения в Институте астрономии Российской Академии Наук пронеслись как и все хорошее, в нашей скупой на такие моменты жизни, едва успев начаться. Как подающий надежды специалист, я был распределен в Звенигородскую обсерваторию, что раскинула свои железные крылья под Москвой. Распределен я был на дешевенькую должность лаборанта, но ведь для нас, романтиков, не в деньгах же дело. Конечно, охраняемый, закрытый объект не мог похвастаться свободой. Не мог похвастаться он теми радостями жизни, что сопровождали меня на протяжении пяти лет обучения. Однако тоска о былом отпустила меня быстро. Ведь место, куда я попал, было моей самой смелой фантазией. Не маленькая территория центра была сплошь покрыта телескопами, спутниковыми камерами и грибоподобными башнями астрографов. Один вид этого, поистине величественного зрелища, приводил в трепет любого человека, не говоря уже о чувствах тех, кто посвятил загадке космоса целую жизнь. Все свое свободное время я тратил на прогулку по этим техногенным полям, и, видимо, тоже, как десятки сотрудников центра, отдал бы жизнь космосу, но то, что произошло сегодня, двадцать восьмого ноября, скорее всего поставило на моей карьере и судьбе жирную точку. Да что моей, боюсь признаться, что чувство обращения к пустоте не покидает меня до сих пор.