Владимир Осинский - Стоянка

Я видела его. Он остановил машину в переулке, заглушил мотор, неторопливо направился к собакам, которые лежали на траве, на маленькой поляне, неизвестно как сохранившейся среди высоких серых домов, асфальта и булыжника. Была ночь, луна была еще молодая - узкая, кривая - и не внушала тревоги. Собаки медленно обменивались мыслями, и я присоединилась к ним. Когда человек приблизился, собаки приветливо замахали хвостами. Они привыкли верить людям и ничего не заподозрили. Только я почувствовала: что- то здесь неладно, что-то не так... Я и еще один пес. Мы с ним молча поднялись с травы и ушли. За углом остановились, осторожно выглянули... Страшное произошло. Человек достал из кармана блестящий предмет... Раздался громкий резкий звук - как будто лопнула шина, только в нем было жуткое. Одна из собак свалилась на землю, забилась, громко завыла... Мне стало нехорошо, ведь совсем недавно мы с ней познакомились - обнюхали друг друга и сделались приятельницами. Ночной человек выругался, от него с такой силой пахнуло злобой и ненавистью, что меня даже на большом расстоянии будто обожгло. Резкий звук повторился еще и еще. Вой оборвался. Я все поняла, опрометью бросилась на Стоянку. Никогда раньше не испытывала я такого страха. Он разбудил Пуделя, и тот принялся меня успокаивать и лизнул несколько раз в нос.

Когда я слышу лаггаров, то думаю, что, наверно, они из породы таких вот ночных людей, только невидимые, ничем не пахнут... И меня охватывает беспокойство: за Того, Кто Понимает, и за сторожей, и за маленькую глупенькую девочку с ее отцом- полковником, и за всех людей, которые не похожи на страшного человека... Но лаггары скребутся только по ночам. Потом наступает утро, светит солнце, на Стоянку приходят хозяева машин, здороваются с нами, и мы здороваемся с ними, и машины оживают, чтобы куда-то ехать, а к вечеру вновь вернуться. Тогда я забываю о лаггарах, и жить опять хорошо и весело.

Случилось неприятное.

Тот, Кто Понимает приехал на Стоянку с другим человеком, который иногда появляется вместе с ним. Этого человека я не люблю. Странно, ничего плохого он мне не сделал. Напротив, тоже иногда приносит с собой что-нибудь вкусное, угощает нас, и пытается погладить, и говорит ласковые слова. Но ласка этого человека не доставляет мне удовольствия. Я просто терплю ее. Стоит ему прикоснуться ко мне - и шерсть невольно становится дыбом, я молча твержу: "Оставь, мне неприятно, уходи отсюда, ты мне не нужен... Пожалуйста, отстань!" У этого человека густая рыжая шерсть на голове, и от него пахнет нездоровьем. Я терплю его, только чтобы не обижать Того, Кто Понимает.

Неприятное началось, едва они вышли из машины. От рыжего пахло так же, как от человека, которому мы с Валико не позволили сесть за руль, и в его мозгу шевелились нехорошие, мутные мысли. Тот, Кто Понимает вел его через пустырь под руку, а я шла за ними, отстав больше, чем обычно. Всю дорогу человек с рыжей шерстью на голове бормотал разные слова. Странно: он говорил несвязно, но слова не расходились с мыслями.

- Хочешь сказать, что ты лучше меня? - приставал он к Тому, Кто Понимает. - Пусть! И не хочу скрывать, что я тебе действительно завидую... Ты ведь такой талантливый, многое успел в жизни... Успел и поседеть, и на должности посидеть...

- На должности, как тебе известно, я уже не сижу, - терпеливо ответил Тот, Кто Понимает,

- А кто виноват?! - обрадовался вдруг пахнущий нездоровьем. - Язык твой длинный и гордость дурацкая виноваты!

Он так противно обрадовался, что я едва его не укусила.

- Ладно, - еще спокойнее ответил Тот, Кто Понимает. - Ты не умеешь пить, и тут я в самом деле виноват... Ничего, завтра все станет на место.

Мы пришли к подъезду. Я держалась за спиной Хозяина. На всякий случай.

- Выходит, я и теперь - ничтожество? Почему ты всю жизнь должен быть выше меня? Ведь тебя выгнали с работы. Ты... ты просто тунеядец теперь и никому не нужен!

Тот, Кто Понимает весело, искренне рассмеялся, и я рассмеялась вместе с ним.

- Ты по-прежнему мыслишь на уровне передовых статей. "Тунеядец" - слово звучное, но далеко не однозначное. Коль скоро ты понимаешь под ним социальную бесполезность личности - а ведь ты именно так понимаешь? - то сам представляешь собой образец тунеядца. Ну, вкалываешь, зарабатываешь неплохо, даже очень... И покупаешь на свой труд всякую ненужную дрянь, хотя скуп, как Шейлок.

- А ты... - рыжешерстный задыхался от злости. - Ты разве лучше? Накопитель! Вот ведь есть у тебя машина...

-...А у тебя нет. Но тебе она для чего? Мне машина доставляет радость. Она и другим радость приносит - я люблю подвозить незнакомых людей. Ты же, если когда-нибудь у тебя машина будет, станешь возить в ней помидоры на базар.

- При чем тут помидоры?!

- При том, что до машины ты купишь дом с участком и будешь разводить ранние овощи на продажу. Ибо ты - кулак от природы, а кулак - всегда раб по натуре...

- Ты когда-нибудь перестанешь так со мной говорить?! - завизжал рыжий. Он не замахнулся на Того, Кто Понимает. Но я знала: просто боится. Мысленно он топтал его ногами. И я цапнула этого мерзкого человека. Правда, в последний момент сумела сдержаться, не тронула тела, только разорвала штанину снизу до самого колена. И отскочила в страхе, и умоляюще посмотрела на Того, Кто Понимает. Неужели он не поймет?! Пока пахнущий нездоровьем искал несуществующий укус, Хозяин положил мне ладонь на голову (я сжалась, ожидая удара, он имел право ударить), мягко сказал:

- Уймись, Псина... Не стоит. Иди-ка ты домой. Завтра увидимся.

Я облегченно вздохнула. Он понял и простил! А Тог, Кто Понимает, вместо того чтобы самому - и уже по-настоящему укусить рыжешерстного, взял его под локоть:

- Поднимемся ко мне. Я тебе дам другие брюки. Странные существа люди. Даже самые лучшие.

ЛАГГАРЫ

Поэт продал свою машину. Он больше не получал хорошей зарплаты, так как не писал деловых бумаг, а стихи его по-прежнему печатали редко и неохотно.

- Ерунда, - беспечно сказал он жене, - когда-нибудь купим новую. Вот увидишь, я скоро издам большой сборник или крупно выиграю в спортлото. Зато пока мы можем ни в чем себе не отказывать. Давай махнем куда-нибудь подальше? Скажем, на Дальний Восток, а то и за границу...

Они в самом деле уехали далеко-далеко и проездили целых два месяца. Но деньги быстро кончились. Они всегда кончаются быстрее, чем ожидаешь. Поэт, кривясь и дергая нервной шеей, писал кое-что для газет. Еще он писал большую поэму, о которой никому, кроме жены, не рассказывал. От одной мысли вновь поступить на какую-нибудь службу он болезненно морщился.

- Не хочу больше служить, не желаю, чтобы всякий дурак мог мне приказывать только потому, что он называется моим начальником! Разве я не прав? - воинственно спрашивал Поэт.