Малькольм Джеймсон - Экспресс на Флашинг

Думаю, в начале дневника я несколько преувеличил ее рассудительность. Но это не имеет значения. Она превратилась в потрясающую девушку, и ее доброе участие в моих делах с лихвой искупает этот недостаток. Особенно восхитительны ее волосы, которые она иногда распускает. Они у нее густые и длинные. Мы часто сидим на платформе, и ветер развевает их, а она все время смеется, видя, в какой восторг это меня приводит.

Капитан Ван дер Деен совершенно не замечает нас Его мозг, все его существо заняты возвращением во Флашинг - в его Флашинг, который он зовет Флиссинген, если такой существует где-то во времени или в пространстве. Мы возвращаемся вместе с ним, но для нас время течет в обратную сторону. Над ним оно не имеет никакой власти. Он не изменился. С того дня в далеком будущем, когда он отцепил вагон от поезда в Интерборо, в его пиратской бороде не изменился ни один волосок. Возможно, он обладает тем же безрадостным даром, что и Вечный жид, и это огорчает его... иначе отчего он так горько жалуется, что над ним тяготеет проклятие?

В последние дни он много разговаривает сам с собой, в основном о своем корабле. Найти этот корабль - его цель с того времени, как он обнаружил, что станция "Флашинг" в Нью-Йорке не то, что он ищет. По его словам, он оставил корабль где-то у скалистого побережья. Кажется, он не помнит, где именно, потому что мы проехали все побережье, но нигде не нашли его. Каждая неудача приносит новый взрыв гнева и проклятий, даже постоянная задумчивость не прибавила сомнений к решительному нраву капитана, тем более она не уменьшила его способности ругаться.

***

Этот голландец снова подменил поезд! На этот раз очень древняя посудина: вместо угля в топку бросают связки поленьев. Много дыма и искр, мы постоянно кашляем.

Прошлой ночью, когда голландец ушел из кабины, я пробрался туда и осмотрел двигатель. Экипажа нет, и топка оказалась закрытой. Несколько лет назад это показалось бы мне странным, но сейчас я даже не удивился. Я собирался остановить поезд и забрать Нелли, но это невозможно Без видимых причин он продолжает мчаться вперед, не сбавляя скорости.

По пути в салон я наткнулся на голландца, кричащего и ругающегося в своей обычной манере, стоя на тендере. Повинуясь внезапному импульсу, я попытался столкнуть его с поезда. Сейчас я не слабее его, и непонятно, почему мы должны мириться с его присутствием. Однако, когда я хотел схватить его, мои руки прошли сквозь его тело. Голландец оказался призраком! Странно, что я не замечал этого раньше. Может быть, поэтому невозможно остановить поезд и по этой же причине никто не замечает нас? Вероятно, поезд тоже призрачный. Завтра нужно взглянуть, отбрасывает ли он тень. Может быть, и мы...

Нет, Нелли реальна. В этом я уверен.

***

На следующий день мы миновали какую-то станцию. где проходил политический митинг. Шествие с факелами, транспаранты; среди них мне бросился в глаза плакат: "Гарфилда в президенты!" Если мы хотим бежать с этого поезда, следует поторопиться.

Нелл утверждает, что это будет неприлично. Я пытаюсь говорить с ней серьезно о нашем будущем, но она только смеется и целует меня и говорит, что нам будет хорошо вдвоем. Я не против того, чтобы начать новую жизнь, хотя окрестные города и выглядят довольно убого. Однако Нелл говорит, что выросла с мачехой на ферме в Канзасе, и если придется выбирать, то предпочтет ехать до конца и исчезнуть, чем возвращаться в такое прошлое.

Меня очень беспокоят мысли о конце путешествия. Ей бы не следовало так часто говорить об этом. Последнее время я больше ни о чем другом не могу думать, и рождение беспокоит меня гораздо сильнее, чем смерть. Мы оба знаем, когда оно произойдет! Для меня - 1860 год, третье августа. Последние десять лет будут самыми страшными: я буду становиться все меньше, слабее и беспомощнее, пока не превращусь в сморщенного, кричащего младенца. Это означает, что у меня осталось только десять лет жизни. В дни моей молодости впереди лежала вся жизнь. Теперь все по-другому!

Вчера Нелли придумала глупую клятву: "Пока рождение не разлучит нас!" - и заставила поклясться вместе с ней.

***

Здесь очень тесно и страшно трясет. Нелл и я сидим на передних сиденьях; капитан занял оставшиеся - кватердек, как он называет их. Время от времени он открывает дверь и взбирается на сиденье кучера. Кроме нас, в дилижансе никого нет, и наша упряжка из четырех лошадей день и ночь несется галопом. Капитан говорит, что устал от железных дорог и не доверяет им. Он не боится, что корабль могли украсть; по его словам, люди страшатся одного его вида. Оказывается, это корабль-призрак, и он приносит несчастье.

Этим утром мы проехали мимо двух мужчин на лошадях. Один из них поравнялся с нами, к нему присоединился другой. Я слышал, как первый проревел: "Они убили Кастера и всех его людей!", а второй отозвался: "Кровожадные дикари! Я им устрою бойню!"

***

Нелли все время хнычет. Говорит, что боится индейцев. Я не боюсь индейцев. Интересно, какие они?

Было бы здорово, если бы вместе со мной был еще один мальчик, а не эта девчонка. Мы бы придумали что-нибудь. Она только и делает, что возится со своими дурацкими куклами. Мы бы сделали лук и стрелы и поохотились бы на буйволов, но она говорит, что это плохо.

Пытался разговаривать с капитаном, но он только смеется и отвечает на непонятном языке: "Ейн тийд кезан воороп шип!"

Меня разозлило, что он болтает на непонятном языке; я так и сказал ему об этом.

- Время! - проревел он, смеясь как всегда. - Все хорошо в свое время! - И он пристально посмотрел на меня, обнажая в бороде крупные белые зубы. Четыреста, пятьсот, тысяча лет ничего не значат. У меня в руках бесконечность! На корабле я доберусь туда. Клянусь! Ты поедешь со мной и увидишь настоящее море - великий Индийский океан за мысом Доброй Надежды. Как-нибудь, когда стихнут проклятые встречные ветры, я заберу тебя домой во Флашинг. Я доберусь, пусть сам дьявол или все ангелы... - И он снова разразился божбой и проклятиями, как обычно, на своем сумасшедшем языке.

Нелли дуется на меня и пытается командовать. Говорит, что не будет играть со мной, если я не буду делать записи в книжке. Говорит, что я каждый день должен что-нибудь записывать. Но писать нечего. Все тот же древний дилижанс. Все тот же капитан. Все то же. Капитан мне не нравится. Он сумасшедший. По ночам он смотрит на звезды, просвечивающие сквозь крышу дилижанса, и смеется. Потом с ним случается приступ ярости; он ругается и клянется страшными клятвами. Когда я снова вырасту большим, я убью его... Может быть, удастся спрыгнуть... Мне страшно... Хорошо, если мы найдем маму..."

***

На этом рукопись обрывается. Записи, предположительно сделанные в дилижансе, отличаются неровным, прыгающим почерком; буквы значительно крупнее, чем раньше. Последние страницы покрывают детские каракули и рисунки. На некоторых изображены индейцы с перьями и луками. Самый последний весьма схематично передает очертания отвесного утеса, морские волны и грубые контуры какого-то старинного судна, покачивающегося поодаль.