Роберт Янг - Богиня в граните

Он наскоро закончил ее прошлым летом, тем самым летом, когда "Улисс" вернулся с Альфы Вирджинии 9; тем самым летом, когда он оставил место юнги, навсегда излечившись от стремления стать астронавтом. За время этого путешествия мать его еще раз вышла замуж; узнав об этом, он снял летний домик в Коннектикуте, как можно дальше от нее. Затем, обуреваемый силами, лежащими за пределами его понимания, он уселся за стол и начал писать. В книге "Воскресни, любовь моя!" описывалась звездная одиссея молодого искателя приключений в поисках замены Божества, и его итоговом открытии, что замена заключается в поклонении женщине. Критики в один голос закричали: "Эпопея!", а придерживающиеся Фрейда психологи, которые после четырех веков пребывания в забвении так и не отказались от занятия психоанализом применительно к писателям, вынесли резюме: "Подсознательная жажда смерти". Самые различные оценки удачливо сочетались, подогревая интерес в узком литературном мирке, и прокладывали дорогу для второй публикации, а затем и для третьей. Буквально за одну ночь Мартин стал самым непостижимым из всех литературных явлений - известным превосходным романистом.

Но он еще не осознал, что его известность включала и чисто физическое узнавание.

- Я читала вашу книгу, мистер Мартин, - сказала стоявшая рядом с ним темноволосая девушка. - Мне она не понравилась.

- Как вас зовут? - спросил он. И еще через мгновенье добавил: - Почему?

- Лели Вон... Потому что ваша героиня нереальна. Ее не может быть.

- Я так не думаю, - заметил Мартин.

- Вы будете убеждать меня, что у нее есть прототип?

- Может быть, и буду. - Бармен подал их заказ, и Мартин, подняв свой стакан, сделал небольшой глоток прохладной синевы своего коктейля. - Почему ее существование невозможно?

- Потому что она не женщина, - сказала Лели. - Она всего лишь символ.

- Символ чего?

- Я.... я не знаю. Во всяком случае, она не относится к роду человеческому. Она слишком прекрасна, слишком совершенна.

- Вы как раз на нее похожи, - заметил Мартин.

В следующий момент она опустила глаза, и некоторое время молчала. А затем вскоре продолжила:

- Существует затасканный штамп относительно этой ситуации и звучит он так: "Держу пари, что вы говорите это всем девушкам...". Но почему-то мне кажется, что в данном случае это не так.

- И вы правы, - сказал Мартин. - Не говорил. - А затем добавил: - Здесь так душно, может быть, мы смогли бы пойти прогуляться?

- Хорошо.

Старый Йорк был почти анахронизмом, сохранившемся лишь благодаря кучке литераторов, которые души не чаяли в старых домах, старых улицах и старом образе жизни. Это был контрастирующий глубокий гротеск по отношению к их коллегам на Марсе; но на протяжении многих лет отдельные места этого городка приобретали частично окраску, частично атмосферу, буквально ассоциировавшую его с набережной Парижа, и если стояла весна, а вы были влюблены, то Старый Йорк был самым привлекательным местом.

Они медленно шли через дремлющую запустелость старых улиц, в прохладной тени домов, тронутых временем. Затем надолго задержались в зарослях главного парка, и их окружало голубое, наполненное весной небо и деревья, приукрашенные бледной зеленью нарождающейся листвы... Это был красивейший полдень, а за ним близился красивейший из вечеров. Никогда еще звезды не светили так ярко, никогда такой полной не была луна, так приятны часы и так сладостны минуты. Голова у Мартина кружилась, когда он провожал Лели домой, его шаг был нетвердым; но только спустя некоторое время, сидя уже на ступенях собственного дома, он понял, насколько был голоден, и неожиданно вспомнил, что с самого утра во рту у него не было ни крошки...

Глубокой недружелюбной ночью Мартин вздрогнул и проснулся. Странное расположение звезд на небе на минуту вывело его из равновесия, а затем он вспомнил, где находится и что собирается делать. Сон вновь осторожно подкрался к нему, и он лениво повернулся в своем подогреваемом коконе. Высвободив одну руку, он вытянул ее, и пальцы коснулись внушающей уверенность поверхности обласканной светом звезд скалы. Он умиротворенно вздохнул.

Рассвет, разодетый в розовый наряд, крался по земле, как застенчивая девица. За ней последовало утро, словно ее сестра, одетая в голубое, с ослепительным медальоном-солнцем, сияющим на груди.

Мартин чувствовал напряжение - напряжение, замешанное на предчувствии и страхе. Он не мог позволить себе раздумывать над этим. Методично съел завтрак из концентратов, упаковал спальный мешок, а затем начал систематическое обследование подбородка Девы.

В утреннем свете скала не казалась столь ужасающей, как это было вечером накануне. Но ее склон так и не изменил ни своей крутизны, ни гладкости поверхности. Мартин был и успокоен, и разочарован.

Наконец, близ западного края шейного гребня он отыскал расщелину.

Это был неглубокий разлом, примерно раза в два превышавший ширину его тела, возникший, вероятно, от недавних сейсмических возмущений. И он неожиданно припомнил, что замечал и другие признаки сейсмической активности еще в колонии, но не удосужился расспросить об этом. Трещинки в потолках жилых помещений имеют весьма небольшое значение, если в этот момент вы находитесь на грани разрешения того, что так мучило вас на протяжении почти двенадцати лет.

Расщелина зигзагом поднималась вверх, насколько он мог видеть ее, представляя собой - по крайней мере, на первую тысячу футов - относительно удобный путь для восхождения. Здесь были бесчисленные опоры для рук и ног и разнообразные выступы. Опасность была, и заключалась она в том, что он не знал, продолжались ли эти опоры, или даже сама расщелина, до самой вершины.

Он проклинал себя за то, что забыл взять бинокль. Затем заметил, что у него дрожат руки, а сердцу тесно в грудной клетке, и сразу понял, что собирается подниматься на вершину, невзирая на последствия, и что ничто не может остановить его, ни он сам, ни даже четкое знание, присутствуй оно, что расщелина - всего-навсего тупик.

Он вытащил скальный пистолет и вставил одну из дюжины скреп, висевших у него на поясе. Тщательно прицелился и спустил курок. Те долгие часы, что были потрачены им на практику стрельбы из него, пока он дожидался транспорта из космопорта в колонию, сполна окупились, и крюк, с тянущимся за ним почти невидимым нейлоновым канатом, прочно врезался в высокий выступ, который он выбрал для своей первой страховки. Звук от второго заряда упруго отскочил вниз и присоединился к затухающему звуку первого, и Мартин знал наверняка, что стальные "корни" крюка вошли глубоко в гранит, гарантируя его безопасность на первые пятьсот футов.