Роберт Янг - Впадина Минданао

В неподвижности на дне Океана Пространства и Времени.

"Где я нахожусь?"

И снова подобный же ответ, без малейшего промедления:

Во чреве кита, стоящего на дне Океана Пространства и Времени.

Старфайндер вытер со лба пот рукавом рубашки.

Если и он, и кит, оба находятся на дне Океана Пространства и Времени, то как могло выйти, что один из них, в уменьшенном виде, стоит на каминной полке, а другой одновременно стоит во чреве кита и в комнате, в которой как раз и находится камин с полкой?

Все это напоминает какой-то сон. Скорее всего он до сих пор лежит в капитанском кресле. И ему снится, что он вроде бы как проснулся.

Он попытался проснуться на самом деле, вырваться из безумного сна. Но его усилия ни к чему не привели. Комната вокруг, эта реальность его сна, никуда не исчезла.

Внезапно он поймал себя на том, что смотрит на одну из расположенных друг напротив друга дверей комнаты. Что ж, отлично, комната. Если ты не хочешь уйти, то уйду я.

Старфайндер направился к двери, открыл ее и вышел в соседнюю комнату. Дверь на пружине мягко захлопнулась за его спиной. Комната, в которой он оказался, была точной копией предыдущей. Обстановка тут была той же самой, вид на картинке на стене был на ту же лужайку с зеленой травой, деревьями и возвышающимися холмами.

Напротив двери, в которую он вошел, была другая дверь. Старфайндер прошел через комнату, открыл дверь и вошел в третью комнату. Третья комната была в точности как вторая.

Древние строки внезапно всплыли из подсознания. Стих не совсем точно подходил к ситуации, но дал ему зацепку.

Дверь, через которую он вошел, закрылась позади него. Он осторожно прошел через комнату, открыл дверь напротив и сделал вид, что сейчас выйдет в эту дверь в следующую комнату. Потом, стоя в дверях, быстро обернулся назад через плечо на другую дверь. Совершенно верно, та дверь тоже оказалась открыта, и в дверях стоял еще один Старфайндер, быстро обернувшийся назад на более далекого Старфайндера, который, как и оба уже описанных Старфайндера, бросал взгляд на предыдущего Старфайндера, и так до бесконечности.

Он не стал возвращаться в первую комнату. Какой в этом смысл? Ведь на самом деле комната только одна. Вместо этого он пересек комнату и уселся в крутящееся кресло.

Неопределенно долгое время Старфайндер смотрел в нарисованное окно на зеленую траву, на не отбрасывающие тени тенистые деревья и на отдаленные, возвышающиеся холмы. Закралась и пропала мысль о том, что находится за этими холмами. Скорее всего, точно такое же поросшее травой поле в окружении деревьев, а дальше опять возвышались холмы.

У окна не было переплета, и тем более окно даже не казалось вделанным в стену. Окно просто начиналось там, где заканчивалась стена, и заканчивалось там, где стена вновь начиналась.

Под влиянием секундного порыва, Старфайндер снял с ноги ботинок и с силой ударил им в стекло. Стекло, если только это было стекло, издало глухой, плоский звук, но не разбилось и даже не треснуло.

Тогда Старфайндер ударил каблуком в стену рядом с окном. Стена отозвалась точно тем же плоским и глухим звуком.

Он надел ботинок.

После этого его внимание привлек письменный стол. Стол был пуст, за исключением стопки бумаги, прижатой пресс-папье, и вмонтированной в столешницу чернильницей с торчащим из нее гусиным пером, и небольшим голографическим фото в рамке.

Старфайндер взял фотографию в руку и рассмотрел внимательней. Голограмма изображала девушку около двадцати лет, чуть больше или чуть меньше. На лице девушки застыло выражение грусти, будто первая увиденная ею весной малиновка была мертвой. У девушки были взбитые каштановые волосы, челкой спускающиеся на темные брови, напоминающие пару летящих птиц, и голубые глаза, которые заставляли его вспоминать о небе Земли, каким он его запомнил, когда путешествовал в прошлое, в еще не знающие загрязнения атмосферы 1920-е. Лицо девушки было повернуто к нему в полупрофиль, и изящная линия изгиба ее переносицы и сам нос, казалось, продолжали линию ее левой брови. Рот был немного широковат, губы чувственны. Более пристальный осмотр выявлял почти невидимые шрамы с волос толщиной на щеке и на лбу. Странным образом эти шрамы не портили ее, а наоборот, прибавляли ей привлекательность. Внизу, прямо над рамкой на снимке, было написано белыми чернилами следующее:

К тому времени Старфайндер уже ничему не удивлялся, позабыв бояться. Он вернул голо-фото в точности на то же место, откуда взял, и обратился к стопке бумаги. Заметив, что верхний лист бумаги исписан убористым почерком, подвинул стопку поближе и убрал мешающее свободно читать пресс-папье. Последующий осмотр выявил, что все до одного листы были списаны одинаковым почерком с легким наклоном.

Чей это почерк?

Господа Бога?

Старфайндер всмотрелся внимательней. Нет, это была не рука Бога. Это был его собственный почерк.

Язык, на котором были составлены фразы, казался американским английским, но сколько бы он ни вчитывался в слова, смысл фраз продолжал ускользать от него, а предложения расплывались, отчего он не смог прочитать ни одного. Это его тоже совсем не удивило. Он аккуратно сложил страницы в том порядке, в котором они были прежде, и вернул манускрипт - потому что это был манускрипт - именно в то место, в котором он располагался на письменном столе. Он уже собирался прижать пачку пресс-папье, когда вдруг заметил, что пресс-папье представляет собой идеальный куб с парой крохотных петелек, вставленных в одну из граней.

Это было не пресс-папье, а ящичек. Может быть, это было все же пресс-папье, но и ящичек одновременно. Как бы там ни было, ящичек мог открываться.

Открыть его?

Вопрос был чисто академический, потому что он уже пытался засунуть ноготь большого пальца в щель на грани куба на противоположной от петель стороне. Наконец его усилия одолели внутреннее сопротивление ящичка, и крышка открылась со щелчком, который, казалось, отозвался эхом под потолком.

Еще не заглянув внутрь, Старфайндер уже знал, что он там увидит, и увидел он именно то, что должен был: крохотного Старфайндера, сидевшего за крохотным письменным столом в крохотной комнате и глядевшего вниз на что-то уже совсем крохотное в своих руках.

Глядевшего вниз, вне всякого сомнения, на содержимое микроскопического ящичка, в котором уже совсем мелкий Старфайндер сидел за совсем уже маленьким столиком, глядя внутрь уже невидимого глазу ящичка, где незримый Старфайндер сидел за совсем-совсем маленьким столиком, и таращился внутрь крохотной комнаты, с микроскопическим Старфайндером, и так до бесконечности.