Франсис Карсак - Бегство Земли

Опыт полностью удался, и мы постарались этим воспользоваться. Той же ночью целый ряд нападений — если можно их так назвать — был произведен на многие деревни и маленькие города в различных местах. Одновременно другие космолеты, оснащенные мнемоническими прожекторами проносились над крупными городами, которые превращались в очаги восстаний.

Сопротивление р" хнехров было сломлено довольно скоро. Их оказалось не много, они привыкли к праздной, беспечной жизни, привыкли полагаться во всех технических вопросах на людей и, самое главное, не могли подчинить своей воле тех, кого коснулся мнемонический луч. Месяц спустя все было кончено. И все обошлось малой кровью, если не считать нескольких трагических эпизодов.

Еще через два месяца мы встречали у себя на Земле посланников правительства Тельбира, которые просили принять их планету в наше содружество.

Что касается р" хнехров, то их уцелело немного. Мнемоническое излучение, пробуждавшее у людей память, на них не действовало, и они до самого конца так и не поняли, каким оружием их побили. Всего их осталось тысяч двадцать, и нам с трудом удалось спасти этих "полуящеров" от праведного гнева людей Тельбира. Их всех выслали на одну из внешних планет, предоставив им возможность жить по-своему под строгим надзором людей. Пусть создают свою цивилизацию, если только они на это способны!

Земля и Венера приблизились к Белюлю, но все уже называли эту звезду Солнцем! Однажды, взглянув на Венеру, я увидел, что диск ее сделался расплывчатым. Это возрождалась атмосфера.

Вместе с Ренией мы поднялись в мой застекленный кабинет в верхнем городе Хури-Хольде, где я не был, казалось, вечность. Грубо обтесанный камень по-прежнему лежал на моем столе. Из окна мы видели все тот же пустынный пейзаж: снег и замерзший воздух покрывали Землю. Венера, которая должна была выйти на более близкую к Солнцу орбиту, обогнала нас, и там уже было теплее.

Мы возвращались в мой "фонарь" сначала раз в неделю, а потом — каждый день. Как-то раз мы очутились там на заре, когда Солнце, еще такое далекое, только вставало над горизонтом. Его лучи коснулись массы замерзшего воздуха, и мне показалось, что поднялась легкая дымка. Однако ничто больше не шевельнулось, и я спустился в свою подземную лабораторию, оставив наверху Рению и Ареля.

Около девяти часов Рения вызвала меня:

— Орк, скорее поднимись к нам! Началось!

Я мог бы все увидеть, не вставая с места на своем экране, но что-то в глубине души говорило, что этого мне будет мало. Я хотел видеть собственными глазами, как возрождается моя планета!

На крышах напротив нас толстые слои замерзшего воздуха начинали закипать, шевелиться, сползать и неслышно обрушиваться в ущелья улиц. Уже существовало какое-то подобие атмосферы, бесконечно разреженной и почти неуловимой. По мере того, как Солнце поднималось к зениту, кипение воздуха усиливалось. И вскоре густой туман поднялся над городом. Временами конвективные, потоки, очень сильные в этой разреженной атмосфере с огромными температурными перепадами, рассеивали туман, и я видел вдалеке башни города, словно окутанные рваной серой вуалью. Водопады жидкого воздуха то и дело низвергались с крыш, но не достигали уровня улиц, превращаясь на лету в животворный газ.

На следующий день барометры показали давление, равное одной десятой нормального. Оно быстро росло. И задолго до того, как Земля вышла на свою окончательную орбиту, атмосфера полностью восстановилась.

Но замерзшие моря и океаны таяли гораздо медленнее, и еще долгие годы Земля оставалась ледяной планетой. Великая весна сопровождалась множеством маленьких катастроф. Почва, как и полагается, оттаивала сверху, и это привело на склонах к многочисленным оползням, порою увлекавшим массу земли и камней. Поверхность планеты превратилась в сплошное болото. Океаны тоже оттаивали сверху, и колоссальные поля более легкого льда то и дело внезапно всплывали, поднимая неожиданные грозные приливы.

Но все это нам казалось пустяками. После стольких лет странствий и бурь мы наконец обрели надежную гавань.

Тельбир вошел в наше содружество, и я часто бывал на этой прекрасной планете. Освобожденные от паразитов — р" хнехров — тельбирийцы делали большие успехи, и мы им помогали чем могли.

Кризис кончился, и я сложил свои обязанности Верховного Координатора и вместе с Кельбиком вошел в Совет Властителей наук. И в первый день 4629 года перед Советом, где председательствовал Хани, я объявил во всеуслышание народам Земли и Венеры, что Великие Сумерки кончились.

Но было еще немало нерешенных проблем. Например, мы хотели сохранить контакт с народом Кириоса Милонаса. Нашествие друмов, столкновение с триисами, а затем с р" хнехрами говорило о том, что в космосе мы не одни. И еще мы хотели бы знать, где потомки экипажей наших других затерянных во Вселенной звездолетов? Может быть, они ждут нас в сиянии славы юной цивилизации… или во тьме рабства.

Именно поэтому я вместе с Кельбиком и его научной группой занялся исследованием проблем гиперпространственных передвижений и временных скачков. У нас с Кельбиком не было и не могло быть тщеславного соперничества. Он возглавил лабораторию в тот момент, когда я вынужден был ее оставить, и дальше вел работу самостоятельно. Когда же я вернулся, я получил возможность ознакомиться с тем, что они сделали за время моего отсутствия и отнюдь не претендовал на руководящую роль. Дел хватало более чем на двоих!

Мне понадобился почти год, чтобы наверстать упущенное. Это было самой трудной работой в моей жизни, но я с ней справился, потому что не хотел провести остаток своих дней в положении почетного пенсионера. В конце концов мне было всего пятьдесят четыре года — расцвет молодости для нас, живущих два века!

Теперь я подхожу к самому невероятному эпизоду моей истории, к моему перемещению во времени, в вашу эпоху.

Мы работали над овладением темпоральными полями, и нам уже удалось добиться кое-каких успехов. И вот как-то вечером я остался в лаборатории один. Кельбик недавно женился на моей племяннице Алиоре и, естественно, убежал домой. Хокту отмечал с друзьями-ассистентами свое назначение профессором кафедры математики в университете — это в двадцать-то шесть лет! Я связался по видеофону с Ренией и сказал, что вернусь поздно: у меня возникла одна мысль, и я хотел изменить схему нашего прибора. Я вовсе не собирался в тот вечер экспериментировать и до сих пор не знаю, что в сущности произошло. Может, я ошибся, заканчивая монтаж? А может быть, как я предполагаю, темпоральные поля действуют на создающую их аппаратуру до того, как она включается? Не знаю… Помню только, что вдруг меня окутало холодное синее пламя, которое пульсировало, становясь все ярче и ярче, и я потерял сознание.