Геннадий Прашкевич - Кормчая книга

IX

Профессор Остоженский собирался в командировку в Канаду. Времени у него было в обрез, но Альвиана он принял. Привычный запах трубочного табака, кофе, книги на стеллажах… Черт возьми, зачем ехать в какую-то Канаду? – беспомощно подумал Альвиан. Канада, пахнувшая смолой… Тогда популярны были книжки Аркадия Фидлера… Зачем болтаться в самолетах и в поездах, когда можно заниматься любимым делом?…

– Вот что, голубчик, – сказал Остоженский, перелистав машинописную рукопись. – Вы у нас человек неординарный, но гусей не дразните, – наверное он имел в виду Киру Валентиновну. – Она права, ваши выкладки кое в чем невнятны, эту дисгармонию следует снять. Сходите-ка вы, голубчик, к математикам, пусть они посчитают, что там к чему. А я вернусь из командировки, вместе подумаем.

Альвиан страшно боялся, что математики его не поймут.

Ему ведь не сама кривая важна, а то, что за нею просматривается.

Так же, как охотнику лук важен не сам по себе, а потому, что стрелой можно поразить цель на более далеком расстоянии.

Спертый воздух вычислительного центра, дробный перестук печатающих устройств, мельтешение цифр на дисплеях. Худенький очкастый парнишка-программист в цветастом галстуке и в затертых джинсах рылся в куче перфолент, отыскивая утерянную истину. Буркнул:

– Чего тебе?

– Профессор Остоженский велел вникнуть.

Парнишка перевел взгляд на график:

– А во что тут вникать?

Альвиан удивился:

– Не видишь?

– Ну, вижу. Ну и что? – усмехнулся парнишка, поправляя очки. – Кривая квадратной зависимости функции от аргумента… Только, я думаю, совсем не от того, который здесь указан…

– Как это не от того?

– А так, – снисходительно пояснил программист. – Горизонтальная ось на твоем графике никак не может быть осью времени. Ведь время течет равномерно, согласен? Значит, никак оно не может само по себе вызывать пульсирующие всплески.

– Да почему?

– Откуда мне знать?

– А если, допустим, горизонтальная ось – развитие орудий и средств производства?

– Ну, допустим. Я готов это принять. Только скажи на милость, в каких единицах прикажешь измерять это?

– Представления не имею.

– Ну, ты зверь! – восхитился парнишка.

И отвернулся, показывая, что разговор закончен:

– Разберешься, приходи. А сейчас я тебя не понимаю.

…Плоскогорье оказалось ужасным. Камни, как мрачные базальтовые грибы на черных ножках, торчали везде. Альвиан с ужасом представил, как бы они выглядели в полярках. А Коля не успевал материться. То проваливаешься в снег, то скользишь по голому камню.

– Сворачивай к подошве холма.

– Так это же лишние версты. Дотемна не доберемся до речки.

– А по камням не доберемся и до утра.

Спорить не было смысла.

Помогая друг другу, брели сквозь каменный лес.

Ничего живого – сухой снег, кристаллический, промороженный воздух. Круглые, мелкие, растянувшиеся в цепочку облачка дыхания за спиной. Крикнешь, эхо не отзовется. Мир вечной, запорошенной снегом тишины. Страшно представить, как чувствовали себя здесь землепроходцы. За каким чертом несло их так далеко? Уж точно, не за романтикой. Добрый соболь, зуб рыбий, золотишко.

Коля будто угадал мысли Альвиана:

– Вот на кой мне все это?

Альвиан промолчал.

– Мне библиотекарша говорила… Наша Лилька в поселке… Ты что, правда, умеешь угадывать будущее?…

– Я не гадалка.

– А Лилька говорила, можешь.

– Я наукой занимаюсь, не гаданием.

– Да какая разница? Хоть так, хоть этак. Вот свалимся мы в эту речку или нет? Можешь предугадать?

– Я не этим занимаюсь.

– А чем?

– Далеким будущим.

– Далеким все могут, – разочарованно протянул Коля. – «Через четыре века здесь будет город-сад». Сам читал.

– Под ноги смотри, читатель.

– Подумаешь, далеким, – не мог успокоиться Коля. – Ты нам подай завтрашний день, а через сто лет, это мне наплевать. Через сто лет ни от тебя, ни от меня косточек не останется. Если, конечно, не ляжем здесь в вечную мерзлоту…

На пятом курсе Альвиан докопался: всплески урбанизации, внезапный рост городов, действительно связаны не с равномерно текущим временем, а со скоростью внедрения в жизнь новых производственных технологий. Разве могут, скажем, металлургические заводы на быстро устаревающем оборудовании давать сталь все новых и новых марок, причем давать столько, сколько необходимо на текущий момент? Если прямо сейчас, а не через десять лет необходим мощный боевой корабль, как его построить его на верфи, построенной сорок лет назад? Растет население, растут нагрузки, все больше требуется продуктов, машин, орудий труда. Мастера начинают работать в полную силу. Лавинообразное ускорение технологических изменений начинает реально влиять на подход к труду. Каждый производитель разделяет непомерно усложняющиеся производственные задачи между разными исполнителями. Мир суживается. У каждого специалиста свое место, каждый занимается только своим строго конкретным делом. Переусложненная система задыхается.

И так – веками.

То взлет, то падение.

То яркая вспышка, то медленное угасание.

Закон исторической спирали, закон периодической повторяемости форм организации общества все на новом и на новом, более высоком витке развития производительных сил.

С ума можно было сойти от бесчисленных таблиц, в которые, как в обойму, входили все собранные Альвианом данные по количественным изменениям форм организации общества по основным регионам мира за последние пять тысяч лет. Впрочем, эта кропотливая работа доставляла ему удовольствие. Мир казался открытым. И собственное будущее начинало определяться. У профессора Остоженского Альвиана приметил заместитель директора Института истории (Сибирское отделение Академии наук СССР). Даже просмотрел черновик его дипломной работы («Закон периодической повторяемости явлений в естественном историческом процессе»).

– Долгосрочное прогнозирование развития общества – это интересно. Приглашу в институт, потянешь?

Альвиан об этом мечтал.

Банальный быт проходил мимо.

Исчезали ребята, у которых он листал фотокопии Солженицына, Авторханова, Доры Штурман. Приковался к батарее студенческой столовой латыш Имант Л. – требовал вывода из Латвии советских оккупационных войск. Латыша расковали сами студенты: жрать хочется, нашел место для демонстраций! Альвиану все это казалось мелким. Из выведенного им закона автоматически вытекало нечто гораздо более серьезное, чем насилие власти над отдельным человеком. Закон периодической повторяемости однозначно утверждал, что в ближайшем будущем не одна наша страна, а вся человеческая цивилизация (в планетарном масштабе) попросту рухнет, если не будет кардинально перестроена вся система индустриального производства. С этой точки зрения, построение коммунизма или даже социализма в СССР в двадцатом веке, конечно, выглядело проблематичным.