Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июль 2011)

Итак, если крайности в предсказаниях не гипертрофированы и автор ведет героя ко все большему знанию о грядущем, то основная проблема в плане предсказания – не пропустить переход от увеличения количества вариантов, от расширения пространства предсказания к его сужению, к слишком высокому уровню осведомленности, к утрате человечности. Автору порой очень хочется помочь любимому герою, сделать его сильнее, умнее, находчивее. Просто снабдить данными из будущего. Но стоит пересолить пророчествами кашу сюжета – и повествование разваливается. Забрать у героя лишнее знание, как и лишнее могущество, бывает непросто, и фокусы с амнезией, с утратой провидческого амулета, ссорой с оракулом порой выглядят откровенной авторской манипуляцией, способом перевести героя в следующую книгу. Потому лучше всего соизмерять размер произведения, длительность приключений и рост данных о будущем. Чтобы полное знание о времени и о судьбе обреталось героями (и читателями) только при кульминации, а не в первой трети романа, не в первой книге цикла.

Литература

Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. 121–290 с.

Говорят, что Максвелл искренне удивился, когда убедился, что его знаменитые законы электромагнетизма четко работают при расчетах реальных систем. Уравнения, содержащие почти недоступные обыденному человеческому сознанию роторы и дивергенции электромагнитных величин, оказывались столь же работоспособными, как таблица умножения. В фантастике подобную роль сейчас играет часто с мазохистским удивлением поминаемый закон Старджона, согласно которому девяносто процентов всей продукции, скажем мягко, некачественна, остальные десять процентов худо-бедно могут претендовать на принадлежность к художественной литературе. Разумеется, этот закон справедлив для всей литературы, но для филологического интеллекта, опекающего «боллитру», всяческие «законы» подобны аллергенам. Хотя закон в формулировке Старджона вполне филологичен, ибо ничем сложнее процентов не оперирует. Но мы-то, фантасты, обожаем всякие околонаучные кунштюки типа роторов с дивергенциями, нам-то интересно, почему это филологический закон выполняется. Меня, по крайней мере, один из Интернет-конкурсов фантастических рассказов неожиданно натолкнул на подобные пустопорожние, по большому счету (ибо писать лучше надо!), изыскания. После первого же тура голосования взял за шкирку и ткнул носом…

Это было, как пресловутое яблоко, выбившее из Ньютона закон всемирного тяготения. Из меня ничего путного не выбьешь, поэтому просто увидел очевидное: вопреки всем фаталистам и рокерам (от Рока), жизнь подчиняется законам Ее Величества Теории Вероятностей и палачу ее – Математической Статистике. А может, и не вопреки, потому что Фатум и Рок означают свершение событий, имеющих наибольшую вероятность свершения. И главный закон, которому подчиняется наша нормальная жизнь, – это Закон Больших Чисел (для филологов), он же Закон Гаусса (для математиков), он же Закон Нормального Распределения вероятностей – для нормальных людей. Графически выглядит он так (вид сбоку для двумерного случая), как если бы удав Маленького Принца проглотил не слона, а арбуз или Земной Шар, если мыслить глобально, как надлежит фантастам. Для многомерного случая лучше представить себе мячик под простыней. По сути внешнего вида это симметричный горб, плавно перетекающий в два симметричных хвоста. Горб соответствует максимальным вероятностям, а хвосты – минимальным.

Есть у нормального распределения одно замечательно жизненное свойство – наибольшую вероятность имеет математическое ожидание, то есть среднеарифметическое (для нормальных людей) значение рассматриваемой величины. И чем сильнее нечто отклоняется от среднего, тем меньше вероятность его реализации. Говоря языком фэнтези, тем меньше его жизненная сила.

Нетрудно видеть, что концентрация гениев и полных идиотов в растворе социума мизерна – в пределах «хвостовых вероятностей», а подавляющая, определяющая вкус и запах социума, – концентрация «нормальных» людей со средними способностями, достаточными для сносного существования.

Сразу становится ясно, откуда взялся «закон Старджона», – он не что иное как литературное проявление «закона нормального распределения». Надо только уточнить (цифры условны, ибо меняются от принятых «доверительных пределов»), что девяносто процентов составляет не «полное дерьмо», как принято считать, а вполне среднее чтиво, отвечающее эстетическим и психологическим ожиданиям среднего большинства читателей. Причем наибольшую вероятность признания и опубликования имеют литературно добротные узнаваемые по шаблонам ситуаций, характеров, сюжетов и прочих литературных компонент, вживленным чтением образцов, которые изначально могут быть вполне гениальны, как, например, творения Толкиена для его поклонников. Это и называется модным ныне термином «формат». А его гонимый антипод – «неформат» обретается в области «хвостовых» отбросов.

Другое дело, что литературная добротность «формата» – есть свидетельство промышленно стандартизованного производства, которое находится вне сферы искусства, а является разновидностью конвейерного процесса изготовления предметов потребления. Совсем иная сфера человеческой деятельности – искусство – способ и путь познания мира и себя в этом мире часто на ощупь с набиванием шишек и разбиванием лбов и неизбежными мужами души. А промышленное изготовление предметов «духовного» потребления – это метод удовлетворения рефлексов и инстинктов, а также метод манипулирования общественным сознанием для мастеров этого дела. Способ добывания «бабла» и «баблоса» (термин Пелевина). В этом нет ничего позорного и, наверное, предосудительного – в любом деле надо быть профессионалом. Просто дела существуют разные…

И вопиёт с Первого съезда писателей Максим Горький:

– С кем вы, мастера культуры?!

При этом и гениальное произведение, и полный отстой имеют некоторую вероятность пробиться к читателю, но разве она сопоставима с жизнерадостным маршем «среднего литературного класса»?! Нет, конечно. Но случаются исключения, предусмотренные законом распределения вероятностей. И хвостатым оригиналам может повезти.

И если бы дело кончалось одними писателями, то бог им в помощь и клавиатура в руки, но всякое предложение формирует свой спрос, а спрос, как известно, стимулирует производство.

Литература есть взаимодействие читателя и писателя, впрочем, как и любой другой вид искусства, – везде есть творец и потребитель творчества.