Николай Шагурин - Рубиновая звезда (Сборник)

— Еще раз благодарю. Прощайте. Впрочем, подождите.

Профессор присел к столу, взял лист почтовой бумаги с маркой отеля и написал несколько строк.

— Я понимаю, что этот шаг потребовал от вас большого мужества. Надеюсь, что вы остались не только мужественным, но и честным в душе человеком. Но, чтобы вернуться к порядочной жизни, вам понадобятся деньги. Возьмите это и вы будете без проигрыша играть в «Черного Джека».

— Значит, вы действительно проникли в тайну закона больших чисел?

— Частично. Но в достаточной мере, чтобы вступить в единоборство с рулеткой. С картами — там много проще.

Забегая несколько вперед, чтобы распрощаться с Сидом, скажем, что он исчез из Лас-Азартаса и с этого времени потерял всякий интерес к игре. Почему? Да потому, что из игры вынули то, что составляет ее душу — азарт. Зная заранее, что выиграет, Платтер бесповоротно охладел к картам.

И только много лет спустя, уже другим человеком, понял он, каким великим знатоком человеческой души выказал себя бывший учитель, открыв ему секрет беспроигрышной игры.

Вернемся, однако, немного назад. Точнее — к прекрасному дню раннего лета, когда в Оберлинском университете закончились переводные и выпускные экзамены.

Профессор Томас Кларк Моррисон, возглавлявший кафедры математики и кибернетики, вышел из учебного корпуса, и день встретил его мягким солнечным теплом, ласковым дуновением ветерка и трепетом листвы пышно распустившихся деревьев, которыми щедро был засажен центральный участок университетского городка. Сейчас, после шестичасового пребывания в аудиториях, где в воздухе так и летали кварки, спины и биты, интегралы Лебега и мартингалы, эргодические теоремы и цепи Маркова, он чувствовал потребность на несколько часов отключиться от этих архимудреных понятий и побыть… просто человеком.

Профессор расправил плечи и с наслаждением потянулся. Впрочем, лицо его тотчас снова стало серьезным: предстоящие каникулы с рыбной ловлей в горных озерах, прогулках на каноэ и купаньем были омрачены некоторыми чрезвычайно неприятными обстоятельствами. Моррисон нахмурился и зашагал к бытовому корпусу, где в первом этаже находилась студенческая комната отдыха, нечто вроде клуба с маленьким баром.

Когда в дверях появилась его представительная фигура, облаченная в темно-серый костюм и неизменную мягкую сиреневую сорочку, студенты с боцманскими бородами приветствовали профессора доброжелательным гулом: Моррисон был в университете самым популярным преподавателем.

Истоки этой популярности следовало искать в личном обаянии и истинной демократичности профессора — без заискивания перед студентами, без потачек в учебе. Моррисон относился к студентам как старший товарищ к своим преемникам в науке. Кроме симпатий он снискал (что, пожалуй, еще важнее) глубокое и искреннее уважение студенчества, естественно, не допускавшее фамильярности. Оно было завоевано фундаментальными знаниями, творческим подходом к важным научным проблемам, оригинальными трудами. Все это у некоторых из его чопорных и менее талантливых коллег вызвало зависть, переходящую порой в раздражение.

Рэймонд Уинслоу, преподаватель биологии, выдающаяся бездарность, с кислой миной говаривал Моррисону:

— Ну что вам за охота лезть в студенческую компанию? Вашей научной репутации совсем не к лицу якшанье с этими бройлерами. Я слыхал, вы с ними даже в карты играете…

— Да, мне случается играть с ними в бридж, — невозмутимо отвечал Моррисон. — Превосходная, интеллектуальная игра и отличная умственная гимнастика. Право, я не считаю это время потерянным ни для себя, ни для них. В перерывах между партиями возникают самые разнообразные споры. Порой это просто студенческий треп, порой они приводят к интересным столкновениям. А впрочем, часы, проведенные за чтением детективных бестселлеров (Моррисон знал за Уинслоу такую тайную страстишку), не могут заменить хорошей студенческой трепотни…

Как и ожидал Моррисон, в клубе за двумя столами уже расположились игроки в бридж. Его тотчас пригласили принять участие. Профессор направился к стойке, выпил бокал пива, закусил парой сэндвичей и подсел к играющим.

Как только сдали карты, к той же стойке подошел худощавый, смуглый, черноволосый и черноглазый молодой человек. Моррисон кивнул ему: это был его любимый ученик, студент предпоследнего курса Эдвин Поули. Профессор Моррисон, убежденный холостяк, в душе считал этого талантливого юношу за сына, гордился им, относился к нему очень сердечно и именно поэтому был к нему требовательнее, чем к другим студентам.

А Эдвин Поули был талантлив ярко, размашисто. Прогресс техники, по его глубокому убеждению, зиждился на трех китах: математике, кибернетике и физике. Этим трем наукам он отдавался с равной страстью; когда перед ним ставили какую-либо математическую задачу, он, прежде всего, стремился понять ее физический и даже инженерный смысл. С уверенностью можно было сказать, что в лице Поули наука и техника получат не только выдающегося математика, но и самобытного конструктора в области электроники.

Поули блестяще сдал переходные экзамены на последний курс, но вид у него был самый мрачный. Хлопнув две больших рюмки чистого виски, он оперся о стойку, опустил голову и задумался.

Профессор покосился на Поули, он знал причину этой мрачности. Правительство преподнесло студенчеству к экзаменам «сюрприз»: конгресс утвердил законопроект о значительном сокращении числа стипендий студентам высших учебных заведений. Инициатором этой затеи явился Чарльз Брукс, генерал из тех, что в народе получили прозвище «горилл»: военный бюджет требовал новых источников пополнения.

В числе первых из списков стипендиатов был вычеркнут Эдвин Поули: его выступления на студенческих митингах против поддержки разбойничьих войн не остались незамеченными.

По этому поводу Моррисон и Поули имели накануне разговор. Поули ходил как в воду опущенный, и профессор всячески пытался ободрить его.

— Вы уже знаете? — спросил Моррисон.

— К несчастью, да.

— Вы читали, что заявил на пресс-конференции этот пентагонский заправила? «Нам сейчас нужны солдаты, а не студенты»…

— Так и сказал?

— Да.

— Какой идиот!… В общем, положение таково: в канцелярии меня уже поставили в известность, что если я пожелаю остаться в университете на последнем курсе, то должен внести за лекции, пользование лабораториями и общежитие 2550 долларов. Вы знаете, таких денег у меня нет и взять их негде. Грустно, но факт.

— Но, но, мой мальчик, не горюйте. Вам остался всего один год, а у меня есть кое-какие сбережения. Вы возьмете у меня взаймы, и все будет улажено…