Большая Земля(Фантастический роман) - Валюсинский Всеволод Вячеславович

Стоявший в центре площади грузовик, на котором находился Дэвис, вдруг плавно двинулся с места и с тонким соловьиным посвистыванием сирены двинулся по направлению к боковой улице. Одно только мгновение Эллен могла различить на площадке несколько фигур, заслонивших Дэвиса. Где-то сбоку раздался короткий, жесткий удар, — лопнула автомобильная шина.

Ближайшая толпа, приняв этот звук за выстрел, с неодолимой силой устремилась прочь. Произошла давка. Эллен поняла, что пора подумать о собственной безопасности. Она хорошо управляла мотором и, пересев на шоферское место, пустила машину вслед общему течению. Впрочем, ей ничего иного и не оставалось делать. Она была окружена со всех сторон. Сзади тоже напирали и неистово ревели сигнальными рожками.

Площадь разгружалась медленно. Сначала появилось что-то вроде морских течений, мальштремов. Можно было, стоя с краю, наблюдать прилив и отлив. Потом сразу стало заметно свободнее.

Авто медленно, словно неохотно ползли в разные стороны. Местами стояли группы людей, с жаром о чем-то говоривших. Вся площадь стала походить на липкую бумагу, покрытую темными пятнами погибших мух.

Эллен, насколько могла быстро, следовала за грузовиком, увозившим Дэвиса, стараясь не потерять из виду серого переплета стропил вышки. Ей долго не удавалось разглядеть, что там делается. Наконец, на повороте в боковую улицу она неожиданно оказалась совсем рядом с грузовиком. Но, несмотря на все усилия, увидеть Дэвиса ей не удалось.

Как все это вышло неожиданно и глупо! Недаром у нее было какое-то смутное предчувствие. Если бы она не поехала, то и Дэвис не попал бы на митинг и ничего не было бы. А теперь…

Ну, конечно, она сама во всем виновата!

— Послушайте, скажите: вы не знаете, где человек с букетом? Вы не видите его?

Плотный господин, сидевший в соседнем авто, галантно снял мягкую шапочку и улыбнулся одним ртом.

— К сожалению, сударыня, я не интересовался этим вопросом, — он взглянул на часы. — Из-за этого безобразия я опоздал на вокзал. Теперь я потеряю еще полчаса!

Он смотрел на Эллен, как бы ожидая ответа или сочувствия.

И Эллен ответила. Сегодняшний день выбил ее из колеи, а пример Дэвиса действовал заразительно. Ей почему-то страшно захотелось тоже сделать что-нибудь дерзко-неожиданное.

Она наклонилась вперед и, глядя прямо в жирные, маслянистые глазки плотного господина, с неожиданным для самой себя удовольствием громко крикнула:

— Вы, сэр, свинья! Свинья!..

Доктор Иван Петрович Туманов в одном белье подошел к окну и отдернул темную штору. Яркое утреннее солнце золотыми лучами брызнуло в комнату.

Знакомый двор с покосившимся ледником показался странно белым, как бы присыпанным снегом.

Туманов зажмурил глаза. Как хорошо! Он свободен три дня.

В больнице его замещает стажерка Афанасьева. На озеро, на озеро! Он пошел к умывальнику и, фыркая и отдуваясь, думал о том, что операция удаления почки прошла хорошо, у больного температура нормальная. В родильном отделении после ремонта стало светло и чисто. Вместо пьяницы Глотова, растратившего месткомовские деньги, прислали дельного и знающего лекпома Моржевцева. Чуть не до крови растираясь мохнатым полотенцем, доктор старался вспомнить еще что-нибудь хорошее и радостное.

Такое уж у него сегодня было настроение. Конечно, если бы сейчас шел дождь и не светило так ярко солнце, весь мир казался бы иным. Но не стоило об этом думать.

— Аню-ю-та!

В комнату вошла с тряпкой в руке простоволосая рябая девка.

— Приготовь, голубушка, пожалуйста, сапоги, разбойничий костюм, тот, в котором я всегда хожу в лес, и кликни Васютку: пусть сбегает накопает червей. Да не забудь положить в кошель соли, хлеба, котелок, еще чего-нибудь — как всегда…

Анюта, почесывая ногу о ногу, продолжала стоять у косяка дверей. Лицо ее было плоским, как донышко шляпной картонки, и глаза еле виднелись из-под безбровых выпуклостей над веками.

— Ну, что тебе?

— Саша Творог приходил, сказывал: на Андозерской дороге Петьку Агафонова порезали…

— Кто?

— А не знаю. Деревенские. Пьяны дак…

— Где же он, в больнице? За мной не приходили?

— Как же, фершал парня посылал, да ты спал, я сбудить не посмела.

— Вот тебе на! Сколько раз я говорил: будить меня во всякое время дня и ночи. Когда за мной приходили?

— А не знаю. Я спала. Пастух как протрубел, парень и прибег.

— Ну ладно, ступай.

Иван Петрович быстро надел пиджак и в сандалиях, без шляпы отправился в больницу. Теперь день уже не казался ему таким светлым и радостным. Петька Агафонов! Как много в этом имени волнующего и значительного для доктора. Простой мужичок, которого все почему-то зовут Петькой или просто «парнем», мещанин маленького городка, полунищий, первым научил доктора любить лес и природу. Этот лесной бродяга, похожий на индейца длинными волосами, в своем фантастическом, служившем все сезоны полушубке, со старой берданкой в руках, был его гидом в лесных путешествиях. Он приучил доктора не бояться темных «суземок», различать неведомые голоса ночи, разводить костер в самую сырую погоду, высматривать рябчика, притаившегося в темной гуще мохнатой ели… Да мало ли чему он его научил!

Поднимаясь в гору к больнице, Иван Петрович вспоминал, как нынешней весной они с Агафоновым нашли новый глухариный ток. Нашел, собственно, Петька, но доктор, как мог, ему помогал.

Помогал! Скорее, старался помогать — и все-таки чувствовал, что мешает, не знает, что делать, как ступить. Как пронырлив, дик и смел в лесу этот парень!

На осевшем мартовском снегу в глухой тайболе наткнулись они на странные следы, будто кто-то возил вокруг деревьев салазки. Это самцы-глухари на будущем токовище еще с зимы бродили по снегу, распустив крылья, и черти ли ими на поверхности глубокие борозды. Тут же оказался под деревьями глухариный помет.

Как радостно было видеть эти верные признаки токовища!

Петька всю обратную дорогу делал на деревьях зарубки, «затески», чтобы потом, когда стает снег, не сбиться с пути. Весело звучали в ясном воздухе удары лесного топорика.

Потом в предрассветных сумерках весенней ночи тянулось напряженное, волнующее ожидание. Петька ждал, когда запоет первая, известная ему птичка. На туманных мшаринах было тихо. Как ясные лужайки в райском саду, они светились сквозь густой переплет ветвей темного ельника. Петька блестел в темноте глазами и поднимался с хвойного ложа. Пора! Как воры, крались они на токовище. Оставленный позади костер еще долго светился сквозь темные стволы, и все почему-то казалось, что там кто-то остался и что-то забыто. Доктор часто, уходя в темноту леса, оглядывался на манящее светлое пятно. Ему становилось беспричинно грустно.

А утром после тока! Они возвращались к маленькой лесной избушке, усталые и счастливые. После нервного напряжения ночи давало себя знать утомление, хотелось спать. Да когда же спать, если рябчики свистят в густых ельниках, тут же за избушкой!

Солнце и морозец в воздухе — запах яблок и вина. Ровной, прямой струйкой поднимался дым от костра. Громадные старые глухари висели на деревянных гвоздях у дверей. Их головы почти касались земли. Как все это хорошо!

Увлеченный воспоминаниями, доктор не заметил, как очутился у дверей больницы, маленькая перевязочная. Афанасьева — помощница доктора — стоя спиной к двери, мыла руки.

— Здравствуйте, коллега. Что случилось? Вы посылали за мной? Я слышал — ранен Агафонов?

— Да. Глубокий порез правой части живота с повреждением ребра и диафрагмы.

— Где положили? В хирургической?

— Нет, в пятой палате. Пройдете к нему?

Иван Петрович, не отвечая, быстро вышел в коридор. Афанасьева догнала его, вытирая на ходу руки.

Перед самой дверью пятой палаты Иван Петрович остановился, решительно толкнул дверь и вошел в комнату. На единственной койке, вытянувшись во весь рост, лежал на спине Петька. Его лицо потемнело, глаза были полузакрыты. При виде доктора щели век чуть приоткрылись, одна бровь приподнялась вверх.