Почему тебя похитили (ЛП) - Лоуренс Дж. Т.

Они периодически обсуждают возможность эмиграции: Джеймс готовит какой-нибудь полезный ужин, пока она зачитывает ему телеграфную ленту новостей. В плохие дни, которые в последнее время участились, они неизменно задаются вопросом, насколько хуже должна стать обстановка в Южной Африке, прежде чем они всерьез задумаются о переезде в новое, более безопасное, место. Иногда, сидя при свечах во мраке принудительного часа отключения электричества, они разговаривают и едят ароматный оливковый хлеб и сыр. Все сводится к тому, что все, чего они оба хотят, так это страну, которая не была бы настолько разрушенной. И в то время как Джеймс готов уехать, жаждет этого, Кирстен не может на это решиться. Она как будто привязана к этому месту какими-то невероятными силами.

Кирстен слегка запыхалась, когда добралась до третьего этажа (напиток из пырея). Когда они только въехали, она бы сказала, что живет на зеленом этаже. Или, чтобы посетители нажимали зеленую кнопку в лифте, но они могли подумать, что она свихнулась. Конечно же, в лифте не было зеленой кнопки, а на ее этаже не было ничего зеленого. Мармеладный понимает ее цвета. Если он спрашивает ее, сколько кусочков тоста она хочет, а она отвечает − «красный», он знает, что это значит два. Или «желтый» − один. Разве это не очевидно? «Нет», − говорит он. — «Я просто привык к твоим странностям».

Она идет по тускло освещенному коридору, нащупывает дверь и случайно роняет свою карту доступа. Фиолетово ругаясь (свечение цвета баклажана), наклоняется, чтобы поднять ее, но к ней шагает темная фигура.

В новостях: «Южная Африка испытывает потрясение из-за нападения с применением гранат в средней школе имени Тлади, в результате которого погибло несколько военнослужащих САДФ. Вторая бомба «Унабомбер» взорвалась в компьютерном центре в Солт−Лейк−Сити, пострадал владелец».

Что я слушаю: Бон Джови «Slippery When Wet!»

Что я читаю: «Отголоски во тьме» − документальный детектив об убийстве учителя и исчезновении двух детей. Душераздирающе.

Что я смотрю: «Окно спальни».

Можете ли вы поверить новостям? Кажется, что бомбы взрываются повсюду.

Сегодня был самый худший и самый шокирующий день в моей жизни.

После того как вчера я упала в обморок в фотокопировальной комнате на работе, я пошла к врачу, в клинику на углу. Все девушки здесь ходят к нему, хоть я и не знаю почему! Он просто жуткий! Я не пойду туда снова. Рассказала ему о тошноте, головокружении и прочем. Не могу удержать в желудке еду. Думала, что у меня кишечная инфекция. Я ощущала себя так, будто он может увидеть все мои секреты прямо через кожу. Он спросил меня, была ли я сексуально активной, когда рассматривал мой палец без кольца. Самодовольный Хрен. И лицемерный. Все знают, что он путался с Сьюзен Бэйерс еще до ее диагноза. Он слишком молод, чтобы быть таким. Может, даже слишком молод, чтобы быть врачом? Он может съесть мои шорты. А−р−г−х, я ненавижу их. Врачей, я имею в виду. У меня от них мурашки.

Так что да. Я знаю, что вы уже догадались. Я тоже, хоть и не хотела в этом признаваться самой себе. Медсестра позвонила мне сегодня (на работу!) и сказала мне, что тест положительный. Не положительный в смысле хороших новостей, а положительный, как в «я — беременна».

Я БЕРЕМЕННА(!!!)

Я была (и сейчас так) в абсолютном шоке. Я практически девственница! Плюс, П. и я всегда были такими осторожными. Я пью таблетки, и мы используем презервативы. Ну, мы используем презервативы в большинстве случаев. Был случай на пляже после концерта, когда у нас его не было. И еще раз в моем «Сити Гольф», когда я получила этот ужасный синяк на левом колене от ручного тормоза, и мне пришлось надевать чулки на работу в середине лета. О, Боже! О, Боже!

Чудо-трагедия. Трагическое чудо. «Вот это да» − все, что мне удалось произнести в трубку. Вот это да. Я хотела сказать кое-что похуже.

Они хотели, чтобы я как можно быстрее встала на учет по беременности: пила витамины, наверное. Врач сказал что-то об ультразвуке и фолиевой кислоте. Кислота − это хорошо. Моя жизнь кончена! Я сказала, что не собираюсь возвращаться в клинику, а он попытался отправить меня к акушерке. Я просто положила трубку. Никоим образом, я не могу родить этого ребенка. П. подумает, что я пытаюсь поймать его в ловушку, заставить его уйти от жены.

Фиг с ним, с П., что я вообще буду делать с этим ребенком?!! Мне двадцать четыре года, я все еще новенькая в городе, и пытаюсь произвести хорошее впечатление на работе и на соседей. Это должно было стать моим новым началом, моим Большим Прорывом. Как я собираюсь объяснять, что я одна и у меня будет ребенок?

И, что более важно, что насчет заботы о маленьком спиногрызе? Кричащий малыш и грязные подгузники? Ни за что, я девушка−карьеристка! Это восьмидесятые, Бога ради! Я покинула дом, чтобы строить свою жизнь, а не связывать себя по рукам и ногам. Не для того, чтобы быть пьяной домохозяйкой. Я годами мечтала о химической завивке, деловом костюме, подходящих к нему туфлях, и о том, чтобы у меня был персональный компьютер. И о телефоне, которым смогу пользоваться задней частью ручки, чтобы не испортить свой новый маникюр. Почему, черт возьми, я настолько плодовита? Это проклятье!

Я не знаю, что делать. Я в ужасном стрессе и нет никого, с кем я могу поговорить об этом. Кроме Бекки, но тогда она подумает, что была права: Большой Город изменит меня. Вы можете представить себе, что она подумает обо мне теперь? Я не смогу рассказать ей об этом! Девушки в офисе замечательные, но я пока что ещё ни с кем не сблизилась. Кроме того, они все, очевидно, знакомы с П., а это слишком опасно. Может эти слова и будут звучать лицемерно, но я не хочу причинить боль жене П. Это ужасно. Я − плохой человек. Вероятно, это мое наказание. Как говорится, карма − та ещё сука.

Ещё и моя семья будет в полнейшем шоке. Я с лёгкостью представляю лицо отца. Он живёт в этой дурацкой реальности, где шестидесятых не было, и мы все ещё консервативны, как перед сексуальной революцией. Пожалуй, я такой и была, шесть месяцев назад.

Черт! Он моментально отречется от меня. И мама. Я стану сиротой.

Черт, черт, черт!!!

Такое ощущение, что мир вокруг меня рушится.

Я хочу спрыгнуть с моста! Я могу! Тогда, по крайней мере, я смогу отдохнуть. Мой разум сможет отдохнуть. В любом случае, кто будет по мне скучать?

Мне так плохо. Тревога, вина, утренняя тошнота: все это превращает мой желудок в посудомоечную машину. Я не могу есть. Я не могу спать. Я не знаю, что делать.

Я чувствую, что готова снова упасть в обморок.

Боже, помоги мне! Я не заслуживаю этого, но все равно помоги мне!

Кирстен вскрикивает, хватаясь за сердце.

‒ Боже правый!

‒ Меня называли и похуже, ‒ произносит, появившаяся перед ней, темная фигура. Верхнее освещение зажигается вновь.

‒ Какого хрена ты здесь делаешь?

‒ Хей. Так ты приветствуешь сына Всевышнего?

‒ Насколько мне известно, сын Бога не станет прятаться в темных коридорах в надувных мотошлемах.

‒ Откуда ты знаешь, будучи такой безбожницей? ‒ спрашивает Кекелетсо, уперев руки в бока. ‒ И благослови тебя, сестра, у тебя все еще грязный ротик.

Она держит в руках черную сумку.

‒ Ничего, если я перекантуюсь у тебя?

Кирстен наклоняется вперед и обнимает ее, ощущая мускатный запах от ее косичек и теплой кожи. Ей нравится, как одевается Кеке. Кажется, что она выглядит одновременно сексуально, хардкорно и женственно. Рядом с ней Кирстен всегда ощущает себя пацанкой в своем наряде из футболки, джинсов и кед. Она проводит картой и открывает дверь.