Виталий Романов - Рыцари подземных магистралей

Это мир, полный вопросов, загадок, мифов. И мы вместе с вами, уважаемые читатели, попробуем не только вспомнить трагическую и героическую историю питерской подземки, но и приоткрыть завесу над некоторыми из ее тайн».

Оксана сохранила файл, радостно прищелкнула пальцами, «Ошибки и повторы исправим потом, Стиль – тоже подредактируем, Главное – начало положено…» Вспомнив о том, что надо скинуть плащ, побежала в коридор, И только там, возле вешалки, замерла, упершись ладонью в стену.

– Господи! Ну где же мне найти этих… диггеров?.. – пробормотала девушка.

Игорь Антонович, которого рабочие смены звали просто Гоша, стоял возле бетонного затвора и плакал. Он ничуть не стеснялся слез. Было просто не до мыслей о том, уместно или неуместно сейчас проявлять слабость. Парень стоял возле тяжеленной бетонной плиты, отделившей его от товарищей, оставшихся в зоне размыва, и слезы ручьем бежали из его глаз.

Чуть в стороне, неподалеку от Гоши, упершись спиной в стену, дымил сигаретой Сергей Мироненко. Никто не делал ему замечаний за нарушение режима пожарной безопасности.

Еще недавно он, машинист электровоза, вместе с Гошей да «Борисычем» – Анатолием Самойловым – ставил вагонетку на рельсы. Там. За огромным бетонным затвором. Разделившим людей на две половины. На тех, кому жить дальше и нести на плечах груз памяти, и тех, кого уже не волнуют никакие мирские проблемы.

– Сколько людей осталось в зоне проходки? – резко спросил Василий Михайлов, заместитель начальника строительства.

Он обращался к мастеру смены, Прохору Савельеву. Тот переминался с ноги на ногу возле затвора, все еще не до конца осознавая, что произошло. Казалось, плита вот-вот дрогнет, сдвинется с места и пленники выйдут из опасной зоны.

– Трое, – негромко ответил мастер. – Два проходчика: Игнат Панкратов, Александр Рыдчий. И оператор породопогрузочной машины Анатолий Самойлов.

– Черт! – ругнулся Михайлов. И обратился к Сергею Мироненко: – Дай закурить!

Заместитель начальника строительства уселся на неровный пол возле машиниста электровоза.

– Угробили тоннель, – «вытянув» с ходу чуть ли не полсигареты, с горечью произнес Михайлов. – Три недели пахали как черти, чтоб оборотку в этом месте сделать… Людей угробили… Понапрасну угробили!

– Что тоннель? – тихо спросил мастер смены. Голос Савельева был каким-то бесцветным. – Тоннель все равно сдали бы, раньше или позже. Людей не вернешь…

Михайлов дотянул сигарету, с размаху бросил окурок себе под ноги.

– Говорил я, не надо в этом месте копаться! – рубанул он воздух ладонью. – Говорил, что опасно. У каждой линзы своя жизнь! Нельзя работать там, где имеются подземные пустоты, с водой и песком. А подземные течения? Пусть слабые, но они есть! Говорил же про смещение подземных масс. А они что? Кто меня слушал?! Мало оборотки было, так еще и боковой технологический тоннель потребовали. Проект, мать их!

– Что уж теперь, Николаич? Все уже.

Метростроевцы стояли молча, сняв каски. И только Гоша Антонович всхлипывал возле страшной бетонной преграды.

– Будем докладывать наверх, – после длинной паузы решил Михайлов. Поднялся на ноги. – Докладывать. Прямо сейчас.

Прохор Савельев кивнул.

– Журналистов только не надо… сюда, – попросил он. – Не ко времени это…

– Сам так же думаю, – хрипло ответил Михайлов. Он даже не заметил, как странно построил фразу. – Начнется сейчас. Комиссия от губернатора города. Депутатская группа. Телевизионщики с камерами. Надо пока молчать, а то проходу не дадут. Игорь! Антонович! Мы хоть что-то сделать можем? Ты был там, рядом. Шансы есть, ну хоть минимальные?

Гоша перестал всхлипывать, отрицательно помотал головой.

– Нет, – едва слышно принялся объяснять он. – Я поближе к основному тоннелю был. Анатолий Борисович – почти в том месте, где треснуло, и вода сверху полилась. Игнат и Сашка – вообще в конце зоны проходки. Их сразу отсекло. А Самойлов… Он еще мог спастись. Наверное. Да только я сразу, как плывун увидел, назад деру дал. Как учили. А он стоял возле «хапуги». Орал. Звал проходчиков. Уже видел, что потолок рушиться начал, а все равно не ушел.

Я побежал. Потом хотел оглянуться, посмотреть. Да как зацепился ногой за что-то. Полетел, чуть шею не сломал. Пока вставал, глянул назад. Там уже все в глине и песке было, полтоннеля, если не больше. Хорошо, что перепад уровня, это меня спасло. Самойлов то ли по пояс, то ли по грудь в глине увяз. Он весь перемазан был, не разобрать… По-моему, кричал что-то. Вроде: «Уходи, Гоша!» Я не разобрал толком. И вдруг – всадники.

– Какие всадники? – не понял Михайлов и удивленно посмотрел на мастера смены.

Тот пожал плечами и вопросительно глянул на молодого рабочего.

– На лошадях! – ответил Гоша. – Всадники. Настоящие. В блестящих латах. И у коней – на мордах сталь. Как во времена тевтонских рыцарей.

– Гоша, ты чего?! – не удержался Сергей Мироненко.

– Рыцари! – в отчаянии повторил Игорь Антонович. И взмахнул руками, будто пытался что-то показать товарищам. – В блестящих латах. Я еще удивился – как у них в такой грязи латы сверкают? А они – прямо по воде, по песку! Фонтаны из-под копыт! Мимо Самойлова и на меня! Да! Анатолий Борисович их тоже видел. Даже руки к ним протянул. А они – мимо. На меня скачут. Я – бежать.

– А куда они делись? – осторожно поинтересовался мастер смены.

– Не знаю, – огорченно ответил парень. Он задумался, а затем пожал плечами: – Я бежал изо всех сил. Не оглядывался. Потом затвор сработал… Они там остались. Наверно.

Савельев посмотрел на заместителя начальника строительства.

– Эвакуировать! – приказал Михайлов.

Через полчаса Игоря Антоновича увезли на машине «Скорой помощи» в психиатрическую лечебницу. Прохор Савельев долго стоял у бетонной стены, бессмысленно гладя ее шершавую поверхность ладонями. Потом, безнадежно махнув рукой, побрел по тоннелю прочь. Мастер спотыкался чуть ли не на каждом шагу, хотя в другое время мог бы пройти по рабочей зоне с закрытыми глазами.

«Принято считать, что закрытие перегона между станциями «Лесная» и «Площадь Мужества» в 1996 году привело к неудобствам примерно для полумиллиона жителей нашего города. Такие цифры не раз озвучивались городскими властями. Но, по сути, в тот момент, когда от Петербургского метрополитена «отрезали» участок «Площадь Мужества» – «Девяткино», никто до конца не осознавал, какой перекос будет внесен в систему движения городского транспорта.

Озвучивая цифру в полмиллиона человек, упомянули лишь тех, кто живет на «Гражданке», в северо-восточной части города. Восемь лет им приходилось с огромными сложностями добираться до центра города. Однако все эти годы существовал и встречный поток – это были люди, которые жили в центре или на юге города, а работали или учились, скажем, в вузах на «Гражданке» или на старой Выборгской стороне. Ежедневно они – с не меньшими трудностями – двигались во встречном направлении по отношению к жителям «отрезанной» части города.