Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества

– Двое суток туман! – удивился профессор.

– Наоборот, – сказал Марков, – туман утром разошелся, а дальше два дня ясно. И ночь ясная. Лететь нельзя, немцы рядом. И нашим по радио не сообщишь, что из-за погоды сидим.

– Почему?

– Так немцы же! Перехватили бы, расшифровали… В общем, не стали рисковать.

– И что делали?

– Самолет замаскировали и сидели, ждали погоды. С партизанами сливовицу пили. Сливовица у них хорошая, только потом лететь было тяжело… Облака пошли во вторую ночь, уже после полуночи, поздно было, но мы поговорили между собой, с генералом этим – решили рискнуть. А были бы трезвые – не полетели бы… Линию фронта прошли уже при свете, тут-то на нас немцы и напали. Бортмеханик у меня тогда "мессера" сбил.

– Как это он сумел?

– Со сливовицы сильно маялся, не мог сидеть на своем месте. Он же как в консервной банке, не видно ничего. А тут поменялся местами с воздушным стрелком, там остекление, небо видно, вроде как легче. Ну вот, полегчало ему, он и заснул. Проснулся, когда эта заваруха началась, спросонья ничего понять не может. Стрельба, этот партизанский начальник открыл какой-то лючок, давай туда из своего "вальтера" стрелять. В стеклах полно дырок, а вокруг "мессер" ходит. Бортмеханик не сообразил, что у него пулеметы, схватил ППС›› – там в кабине ППС был. Высунул ствол наружу, где стекла не было, одной очередью весь магазин высадил – и сбил немца. Потом наши истребители подошли, отогнали остальных… Командир полка потом говорил, что собирался нас с бортмехаником за этот полет на Героев представлять и к внеочередным званиям. А когда узнал, в каком состоянии мы из самолета вылезали и почему бортмеханик оказался на месте воздушного стрелка, решил, что с нас Красного знамени хватит.

– А в каком состоянии?

– Собственно, почти в нормальном. Хмель-то вышел сразу, как "мессера" напали. А вот запах остался выдающийся. Это ж сливовица… Так вот меня и отстранили от этих полетов. На Данциг потом ходил.

– Володя, вы верите в предчувствия? – неожиданно и совершенно не в тему спросил профессор.

– Что? – не понял Марков.

– Предчувствие, внутренний голос или как там это еще называют.

Марков помолчал и ответил:

– Верю. Было несколько раз, когда этот самый голос мне жизнь спасал.

– А у вас нет предчувствия, что нас вот-вот арестуют?

Марков посмотрел на дверцу буфета. Завадский понял, покачал головой:

– Не слышат.

Марков снова помолчал и ответил:

– Есть, и очень четкое. Я даже спать ложусь – сую револьвер под подушку. Собственно, это не предчувствие. Я же вижу – народ от меня шарахается, как от зачумленного. И Лазарев летает с постоянным экипажем, а я все время с разными.

– Вам что, табельное оружие выдали в постоянное ношение? – удивленно спросил профессор.

– Револьвер-то? Это не табельный. Это я на Сицилии с одним американцем поменялся. Я ему – ТТ, а он мне – свой "кольт".

– А как потом объяснялись насчет пистолета?

– А война, Алексей Иванович, и не такое списывала.

– А под подушку зачем?

– Так они ж по ночам приходят. Отбиться, конечно, не отобьюсь, но хоть двух-трех гадов завалю. Может, даже насмерть… А у вас что, тоже предчувствие?

– Нет, Володя. У меня совершенно точные сведения. Надеюсь, вы не будете обижаться, если я вам не скажу, от кого они?

Завадского предупредил Емшанов. Сразу после обеденного перерыва он пригласил профессора сходить с ним в цех на монтажный участок, по какому-то вопросу. Проблема оказалась пустяковой, Завадский сильно сомневался, стоило ли из-за такой ерунды одеваться и выходить в метель, но на обратном пути Емшанов остановился у угла, где меньше дуло, придержал профессора за рукав и сказал ему:

– Алексей Иванович, мне точно известно, что Скворцов собирается арестовать вас с Марковым сразу после испытания вашей противорадарной установки. Точнее, после успешного испытания, – но я не сомневаюсь, что оно будет успешным. Вас обоих обвинят в шпионаже в пользу Англии. Маркова, возможно, также в пользу Югославии.

– Понял, спасибо, – ответил Завадский.

– Алексей Иванович, я могу сейчас организовать вам командировку в Ленинград. Там, я думаю, вы сумеете исчезнуть. Для Маркова я, к сожалению, ничего не могу сделать.

– Спасибо, Юрий Михайлович, не надо. Мы постараемся как-нибудь урегулировать этот вопрос, – ответил Завадский и пошел дальше, давая понять, что разговор окончен.

– Шерхебель через пару дней закончит свой локатор, – сказал профессор. – После этого еще день на монтаж – и можно лететь.

– Кислородные баллоны ж не готовы, – напомнил Марков.

– Баллоны – это не меньше трех недель. Столько ждать никто не будет. Отправят так, не выше пяти километров, для испытания роли не играет. А после полета мы с вами – лучшие кандидаты в английские шпионы. Вы в Англию летали в войну, я там бывал еще раньше. Вот тогда нас и завербовали. Вам еще и Югославию припаяют.

– Алексей Иванович, а может, смоемся как-нибудь по-тихому, пока Шерхебель с аппаратурой возится? Забуримся в глушь, в какой-нибудь колхоз? Кто нас там будет искать?.. Или вообще не дергаться? Выкину свой "кольт", ну, посадят, ну, отсидим. Вам вообще практически ничего не грозит, вы же специалист, каких поискать. Будете заниматься тем же самым, только за колючкой – так мы и тут за колючкой. Без скворцовского квитка из Новокаменска никуда, а если и выберешься – что дальше? Ну, в Каменск-Уральский, ну, пусть даже в Свердловск – что вы там не видели?

– Там действительно смотреть нечего, а здесь хоть коммунизм в одной, отдельно взятой, зоне – светлое будущее, будь оно неладно. В лагере и этого не будет… Да бог с ним, не в том дело. Заниматься тем же самым мне скорее всего не дадут. Меня, вероятно, застрелят при попытке к бегству самое большое на второй день следствия.

– Откуда вы знаете?

– А я вообще много знаю, даже слишком много. За то и застрелят… Володя, есть кто-нибудь, кому выйдет боком, если вы исчезнете? – вдруг спросил Завадский.

– Нет, – ответил пилот. – Родители умерли, сестра замужем, у нее совсем другая фамилия, да и далеко они, а жена… – он помолчал – у нее теперь тоже другая фамилия. А зачем вам это? – вдруг забеспокоился Марков. Профессор, казалось, не заметил вопроса:

– И у меня никого. Родители умерли еще раньше, дочь погибла в блокаду, а жена… ну, вы знаете…

– Алексей Иванович, вы, наверное, хотите предложить под прикрытием вашего аппарата рвануть в Европу или даже в Америку? Так вот, я против. Я, конечно, достаточно плохо отношусь к родной партии и руководимым ей органам, но своему народу я зла не желаю и не хочу, чтобы этот самолет достался американцам. А он им достанется, куда бы мы ни полетели.