Бет Рэвис - Ярче солнца

Марай опускает взгляд на свои руки.

— Обязанность Старейшины — заботиться о людях. А о корабле заботятся корабельщики. Но незадолго до… до смерти он, думаю, действительно понял, что что-то не так.

Обеими руками тру лицо, вспоминая, как впервые услышал об этом. Как Старейшина все больше и больше времени проводил на уровне корабельщиков в последние недели перед тем, как Орион убил его.

Как долго это уже продолжается? Старейшина говорил, что я должен прежде всего думать о людях, но не может быть, чтобы мы единственные из Старейшин догадались, что и о двигателе тоже нужно задуматься. А что остальные? Все нити ведут к так называемой Чуме, к зарождению лжи, к изобретению фидуса. В какой-то момент между Чумой и сегодняшним днем правда потерялась, и мы — все мы, и я, и Старейшина, и корабельщики, и остальные, одурманенные фидусом или нет, — позволили себе слепо верить в то, что нам говорили другие.

— Достало, — говорю я, роняя руки. — Достало меня все это вранье, все, что творилось до меня. Так что в итоге конкретно не так с двигателем? Если проблема не в производительности топлива, то в чем? Мы двигаемся слишком быстро? Или слишком медленно? Что?

Марай сутулится.

— Не слишком быстро, не слишком медленно. — Глаза ее выдают грусть и тревогу. — Мы вообще не двигаемся.

Вернувшись в свою комнату в Больнице, я проверяю часы на пленке. Черт. Не думала, что уже так поздно. Каждое утро я провожу на криоуровне все больше и больше времени. Сначала я в это время бегала. Потом перестала. Теперь просто спускаюсь вниз и заставляю себя вспоминать в день по одной земной вещи, которой мне не хватает. Во всех мельчайших подробностях. А потом, в конце концов, заставляю себя попрощаться с родителями. Снова.

Солнечная лампа, включаясь, освещает весь уровень фермеров. Хоть на окне у меня опущен железный экран, пол разрезает серебристая полоса света.

Утро официально началось. Отлично.

Хлопаю ладонью по кнопке на стене у двери. Бип! Через несколько секунд маленькая железная дверка в стене открывается, и в комнату врывается пар.

— И все? — спрашиваю я у небольшой булочки, что лежит внутри. Вынимаю ее. Еда из стены никогда не бывает особенно аппетитной, но сегодня впервые можно сказать, что ее еще и мало. Булочка ложится мне в ладонь целиком, донельзя печальная и сплющенная.

Пара укусов, и завтрак окончен.

Кто-то стучит в дверь. Хоть она и заперта, меня охватывает беспричинная паника.

— Эми?

— Док? — спрашиваю, открывая дверь. Меня встречает его серьезное лицо.

— Хотел проверить, как ты, — объясняет он, заходя.

— У меня все хорошо, — торопливо отвечаю я. Док уже не раз предлагал мне светло-голубые медпластыри. Он говорит, что они «от нервов», но мне не хочется проверять. Я не доверяю пластырям, которые он раздает вместо таблеток, не доверяю никаким лекарствам на корабле, где так долго производили фидус.

— Нет. — Док успокаивающе машет рукой. — Я имел в виду… Гм… Я беспокоился… о твоей безопасности.

— Безопасности? — плюхаюсь на незаправленную кровать. Док бросает взгляд на стоящий у стола стул — единственный стул в моей комнате, — но не садится. На спинке стула висит куртка, а на столе навалены пленки и книги, которые я стащила из Регистратеки. Он, наверное, в жизни не согласился сесть там без антибактериальных салфеток и бутылки «Мистера Пропера».

В любом случае уж «Мистера Пропера» тут точно нет.

Док стоит как-то странно: спина напряженно прямая, руки прижаты к телу. Однако лицо полно серьезности.

— Я уверен, ты заметила увеличение… То есть видно, что в организме людей не осталось никаких следов фидуса. И получилось так, что… На корабле сейчас не слишком безопасно, особенно для человека, который…

— Который выглядит, как я? — Откидываю с плеча рыжую прядь.

Док морщится; для него мои волосы оскорбительны, словно чертыхание в церкви.

— Да.

Он не сказал мне ничего нового. Я — единственный человек на этом корабле, кто не родился здесь. Жители «Годспида» доскрещивались до полной потери различий, они моноэтничны, а мои очень бледная кожа, ярко-зеленые глаза и рыжие волосы отличают меня от них абсолютно во всем. Прежний командир корабля, Старейшина, тоже не очень-то меня жаловал: он сказал всем, что я — результат неудачного генетического эксперимента. В лучшем случае люди считают меня уродцем.

В худшем — винят меня в том, что все начало разваливаться.

Три недели назад я собралась на ежедневную пробежку и остановилась возле птицефермы, чтобы посмотреть на цыплят. На улицу вышел фермер с кормом, огромный детина с руками едва ли не толще, чем мои ноги. Он поставил ведро корма на землю и просто… уставился на меня. А потом подошел к воротам и взял лопату. Подкинул ее в ладони, проверяя вес, и провел пальцем по острому и блестящему лезвию. Тогда я побежала, оглядываясь через плечо. Он провожал меня взглядом, не выпуская лопаты из рук, пока я не скрылась из виду.

С тех пор я не бегаю.

— Я не тормоз, — говорю Доку, вставая. — Понимаю, что дела тут идут неважно.

Открываю шкаф и вынимаю длинный кусок материи темно-бордового, почти коричневого цвета. Она тонкая и немного тянется. Начиная от левого уха, оборачиваю свои рыжие волосы так, чтобы они нигде не выглядывали из-под темного платка. Потом скручиваю в узел и завязываю концы. Беру со стула куртку и накидываю на плечи, поднимаю капюшон. Последним штрихом я прячу крестик под рубашку, чтобы его не было видно.

— Не идеально, — говорю я, пока Док изучает мой маскировочный костюм. — Но если не поднимать головы и держать руки в карманах, никто не увидит отличий, разве только окажется совсем близко. — А приближаться я ни к кому и не собираюсь.

Док кивает.

— Рад, что ты подумала над этой проблемой, — говорит он. — Я… что ж, я впечатлен.

Закатываю глаза.

— Но я не думаю, что этого достаточно, — добавляет он.

Сдвигаю капюшон с лица и со значением смотрю ему в глаза.

— Я. Не. Собираюсь. Сидеть взаперти все время. Я понимаю, вам кажется, что это опасно, но я отказываюсь сидеть еще в одной клетке. Вы меня тут не удержите.

Док качает головой.

— Нет, ты права. Я не буду пытаться. Но мне кажется, тебе нужен…

Его рука касается моей шеи в том месте, где под кожу вживлен беспроводной коммуникатор.

— Нет!

Об этом мы тоже спорили уже тысячу раз. Док — и Старший тоже — не в состоянии понять, почему я отказываюсь от вай-кома. Конечно, Старший уговаривает, потому что беспокоится — волнуется за меня. И, само собой, было бы неплохо иметь возможность в любой момент поговорить с ним. Только нажать кнопку — и можно подняться по гравтрубе на уровень Старшего, вызвать его или просто посмотреть на карте, в какой части корабля он находится.