Кир Булычев - На днях землетрясение в Лигоне

– Иван Федорович, помилуйте, – сказал Саша Громов. – Вы же лично собирались встретить профессора Котрикадзе.

– Разумеется, – ответил я, как положено начальнику, который не забывает о вчерашних решениях. – Во сколько самолет?

– В двенадцать двадцать.

– Больше на борт к нам никого нет?

– Только двое. Профессор и с ним сотрудник.

– Номера в гостинице заказаны?

– В том-то и сложность. Номера в гостинице заказаны лигонской стороной. Они же взяли все расходы на себя. Но где сейчас те, кто брал на себя эти обязательства, ума не приложу.

– Со временем узнаешь. Лучше проверь.

– Ничего не получилось. Правда, я отыскал знакомого чиновника в министерстве шахт и промышленности. Он обещал связаться с Временным комитетом, через час позвонить.

В иной ситуации я был бы рад поехать на аэродром, встретить профессора. Лигонцы бы осветили его приезд в местной прессе. А вот сейчас профессор превратился в обузу. Но революция или нет, стихийные бедствия будут продолжаться. Они не обращают внимания на степень прогрессивности правительства.

Тут меня отвлек телефонный звонок. Чешский посол хотел заехать после ленча. Договариваясь с послом, я продолжал в уголке мозга размышлять о профессоре Котрикадзе… В горах неспокойно…

– Ладно. Пока суть да дело, надо встретить их на аэродроме. Где представитель Аэрофлота?

– Наверное, уже там.

В дверь сунулись стажеры с очередным вариантом перевода.

– Надо быть готовым к любому обороту дела, – сказал я. – Кто-то должен поехать от нас.

– Собирался ехать корреспондент ТАСС.

– Исключено. Он не поедет. Кто еще? Думай, тебя же учили.

– Думать не учат, – вздохнул Саша. – Это у меня в генах.

– И из посольства никем не могу пожертвовать.

– И из ГКЭС, и из торгпредства, – развил мою мысль Саша.

– А что ты думаешь о Вспольном? Он просился в Танги.

– Понимаете… рохля он.

– Но язык знает и в стране уже второй год. Как Дробанов?

– Завтра выписывается.

Вспольный появился после одиннадцати. Вид у него был одновременно покорный (наверное, потому, что опоздал) и возвышенный. Он полагал, что я поручу ему написать эпохальный доклад, который никто из нас, простых смертных, не в силах сформулировать.

– На той неделе вы просились в горы, – сказал я.

– У вас изумительная память, Иван Федорович, – поделился со мной нечаянной радостью Вспольный, поправляя круглые очки. – Я побеспокоил вас этой просьбой исключительно в интересах дела…

– Считайте, – сказал я, – что я вашу просьбу о поездке удовлетворил.

Он изумленно хлопнул светлыми ресницами.

– Но при одном условии. Вместе с вами едут два наших геолога. Они сегодня прилетают в Лигон. Вы их встретите, проследите, чтобы они были размещены и груз был в целости. А в горах поможете им. Вы ведь знаете язык?

– В умеренных пределах, – поспешил с ответом Вспольный. – К тому же, ввиду сложности внутреннего положения…

– Вот, возьмите эту синюю папку, там все документы. Самолет прибывает в двенадцать двадцать.

Когда самолет поднялся, оставив внизу раскаленный Дели, я откинул полочку перед своим креслом и разложил сувениры. Я купил их на девяносто рупий. Отар изобразил презрение и сказал:

– На обратном пути ты бы сделал то же самое с большей пользой для родственников и поклонниц. Теперь будешь три месяца таскать этих слоников в чемодане и проклинать свою склонность к экзотике.

– Хорошо быть опытным путешественником, – ответил я. – Может, это мои первые зарубежные сувениры.

Отар потерял ко мне интерес и распахнул пухлую индийскую газету. Он вел себя, как чин из ЮНЕСКО, который только и делает, что посещает отдаленные страны. Он немного пижон. По утрам гладит брюки, даже если живет в тундре. Нужды в этом нет, но какой-нибудь Юлий Цезарь тоже так делал, а Отар следует доброму примеру. Цезарь гладил брюки и перешел Рубикон. Отар Котрикадзе гладил брюки и стал академиком. Вернее, станет.

– Так, – сказал тут Отар спокойно, – осложнение.

– Какое? – спросил я. Угадать масштабы осложнения по тону Отара нельзя. Может быть, он забыл дома запасные шнурки от ботинок, может быть, страна Лигон провалилась в тартарары. Говорят, что грузины – эмоциональный народ. Эмоциональный – это я, представитель обрусевшей части корейского народа.

– Прочти, – Отар протянул мне газету.

– Спасибо, шеф, – сказал я. – Для меня чтение этой заметки – невыносимое умственное напряжение. А вы все равно уже прочитали.

– Для практики полезно, – отрезал Отар. Он меня вечно заставляет учиться. Пришлось читать.

«Как сообщает агентство Рейтер, сегодня ночью в Лигоне произошел военный…»

– Что такое коуп дета?

– Это французское выражение – переворот.

– Ага, переворот… – Я снова углубился в текст, и минуты через две меня осенило: – Слушайте, Отар, мы же туда летим!

– Вот именно. – Отар отобрал у меня газету и принялся листать ее в расчете найти другие сообщения из Лигона.

– Нас же премьер-министр приглашал, – осведомил я Отара. – А он… Судьба неизвестна.

– Не преувеличивай, – сказал Отар. – Премьер-министр и не знал о твоем существовании.

– Так что же, поворачивать назад?

По мере того как до меня доходил смысл, настроение портилось. Я уже представил себе, как нас встречают на аэродроме черные полковники… Даже хорошо, что я купил сувениры. Приеду, все будут спрашивать, как в тропиках, а я им в ответ слоника. Бывает же такое невезение. Два месяца оформляли документы, готовили оборудование, весь институт старался, а они – военный переворот.

– А ведь уезжать обратно нам нельзя, – сказал Отар. Это ко мне не относилось. Профессор думал вслух.

Должен признаться, что я покинул кабинет Ивана Федоровича в некоторой растерянности. К сожалению, напряженность момента не позволила мне аргументированно возразить Ивану Федоровичу: ведь я обращался в свое время к руководству посольства с просьбой направить меня в горные районы для ознакомления на месте с состоянием советско-лигонских культурных связей, полагая тщательно подготовиться, проштудировать нужную литературу и принести наибольшую пользу делу, а также способствовать сбору материалов для моей будущей книги, так как, за исключением группы врачей, выезжавших в тот район два года назад на эпидемию чумы, никто из советских граждан там не бывал. И вдруг обнаруживается, что я должен в тревожной внутриполитической обстановке немедленно лететь в горы, сопровождая (что не входит в круг моих обязанностей) незнакомых мне ученых. К этому следует приплюсовать еще и болезненное состояние моего начальника, которому придется взять на свои не окрепшие после операции плечи весь объем работы СОДа.