Журнал «Если» - «Если», 2012 № 10

— Почему же он не занес их внутрь?

Даниэль подумал.

— Возможно, там для них нет места.

— Пап, а что если мы найдем там мертвеца?

— Надеюсь, что нет. Давай-ка пройдем вдоль стены. — Через пару метров Даниэль протянул руку: — Слушай, я не думаю, что это окно заколочено. Это наверняка задняя стенка книжного шкафа. И видишь, как все другие шторы выпирают изнутри? Думаю, это из-за того, что подоконники заставлены, вот шторы и прижаты к окнам. Возможно, Антонио не хочет, чтобы к нему заглядывали в окна, но он не смог бы подобраться к шторам и поднять их, даже если бы захотел. Давай постучим.

Лекс без особого энтузиазма последовал за ним, держась подальше от засохших растений и поднимая руки, чтобы случайно чего-нибудь не коснуться. Даниэль пожалел сына и протянул ему пару полиэтиленовых перчаток.

— Надень, а я быстренько проверю эти растения.

— Папа, не прикасайся к ним.

— И не думаю. Просто посмотрю. — Даниэль подошел к миниатюрному лесу осыпающихся стеблей и увядших листьев и склонился, чтобы получше рассмотреть. — Не вижу никаких пятен, дефектов, вообще ничего подозрительного. Наверняка он просто перестал поливать их… и, кажется, горшки для некоторых уже маловаты. — Он оглянулся на сына, все еще жавшегося к перилам: — Знаешь, заболевания растений, которые передаются людям, очень редки. Не помню даже, когда я в последний раз встречал сообщение об этом…

— Редкие не означает, что их не существует вовсе.

— Ладно, не буду с тобой спорить. — Даниэль подошел к Лексу и положил руку ему на плечо. — Ты захватил дыхательную маску? — Лекс кивнул. — Тогда повесь ее на шею на случай, если почувствуешь, что ею нужно воспользоваться, когда мы будем внутри.

— А это не будет выглядеть невежливо?

— Я бы не стал об этом беспокоиться. Антонио и сам иногда не слишком учтив.

Даниэль быстро и громко постучал, чувствуя, как дверь шатается в косяке. Через некоторое время она приоткрылась, и над цепочкой появился красноватый глаз.

— Антонио, ничего, что мы пришли? Мы побывали в Аллее, и, насколько я понял, у вас там больше нет магазина.

Покрасневший глаз моргнул, из-за двери раздался слабый голосок Антонио:

— Даниэль? В данный момент мой дом… хм… не совсем готов к приему гостей.

Даниэль изобразил успокаивающую улыбку.

— Ну, мы на такие вещи не очень-то обращаем внимание. — Он ощутил беспокойство Лекса. — Мы вовсе не собираемся надолго задерживаться, а найти ваш дом было не так-то просто.

Глаз исчез. Даниэль взглянул на сына, вид которого был все таким же несчастным. Из-за двери послышалось шуршание, однако Антонио голоса не подавал. Затем звякнула цепочка, и дверь распахнулась.

— Прошу прощения за обстановку: у меня, знаете ли, не бывает гостей. — На Антонио был потрепанный, не по размеру большой халат, из-под которого виднелись старенькие кальсоны — во всем этом он выглядел сгорбленным и сморщенным. Лицо его было красным, а борода покрыта какой-то коркой. Даниэлю еще не доводилось видеть его в таком отвратительном виде. — Но поскольку путь ваш был нелегок, я не могу просто так дать вам от ворот поворот.

— Антонио, что случилось с вашим бизнесом?

Антонио принялся неловко надевать очки. Когда ему это наконец удалось и он увидел Лекса, вид у него стал и вовсе испуганным и немного смущенным.

— У меня обострение артрита… я совсем сдал. Выбираться в Аллею мне больше не по силам, не говоря уже о лавке. С ней покончено. Пришлось распродать все по дешевке… Я годами откладывал замену суставов: здесь обо мне некому заботиться, и меня держали бы в больнице. А потом я постарел настолько, что бесплатная операция мне уже не положена: я пропустил крайний срок.

— Но ведь по таким операциям существуют программы для престарелых.

— Они захотят осмотреть мое жилище, Даниэль. — Он нервно взглянул на Лекса. — Ясное дело, я не могу этого позволить. Обстановка у меня… хм… нарушает кое-какие правила. — Антонио внезапно развернулся и чопорно двинулся по захламленному полу. — Позвольте предложить вам стулья. — Под его ногами зашуршал мусор — затоптанная мешанина газет, проспектов, писем и обрывков упаковочной бумаги. Лекс нервно теребил дыхательную маску, однако все еще не надевал ее. «Храбрый парень», — подумал Даниэль.

— Пап, ты хоть огляделся тут?

— Ну… — Даниэль всмотрелся в сумрак дома. Несколько лампочек в паре люстр не рассеивали тьму — скорее, ласково озаряли плотные клубы пыли, которая вряд ли когда-нибудь оседала. Они стояли в прихожей площадью с квадратный метр, пол которой был плотно завален бумажным мусором. Однако вдоль стен все же проглядывал великолепный мраморный пол. Прямо перед ними поднималась лестница на второй этаж. Примерно две трети каждой ступеньки были заставлены стопками книг и старых журналов высотой в полметра. Кое-где произошли небольшие обвалы, полностью скрывшие под собой ступеньки. Грязные отпечатки ботинок свидетельствовали, что Антонио все еще пользовался этой лестницей.

Широкий дверной проем справа вел, судя по всему, в бывшую столовую, если Даниэль правильно угадал, что деревянная платформа, уставленная бесчисленными коробками с книгами (да и под собой таившая такое же количество коробок), была старым обеденным столом. Сумрак не позволял разглядеть прочую обстановку за исключением ярко-желтого пятна — скорее всего, участка оконной шторы, освещенного снаружи. Смутно различимые угловатые силуэты возвышались до потолка, и вся комната была совершенно непроходимой.

Просторное помещение слева от входа, принимая во внимание изящную деревянную отделку и украшенный цветами, херувимами и птицами потолок, в свое время могло быть гостиной. Теперь комната была полностью заставлена штабелями коробок в добрых два метра высотой. Кое-какие из нижних коробок частично развалились, хранившиеся в них старые книги в твердых переплетах выгнулись. Этим нагромождениям, по-видимому, должны были придавать устойчивость системы веревок и эластичных шнуров, привязанных к крюкам в оконных рамах, на потолке и в полу — все это напоминало груз, закрепленный на палубе океанского корабля.

Между штабелями извивались узкие проходы, через которые человек комплекции Антонио мог протиснуться лишь боком. Кое-где громоздились неимоверные кипы коричневатых осыпающихся газет. Должно быть, те, что лежат сверху, прочесть еще можно, однако все нижние наверняка искрошились, привнеся вклад в и без того густую пыль.

Кое-где коробки, невзирая на угрозу шаткому равновесию, вытащили — по-видимому, для изучения или демонстрации отдельных экземпляров. Наиболее популярные книги были выложены везде, куда падал взгляд, но по крайней мере с пола их подбирали. Там и сям были разбросаны архивные коробочки из прозрачного пластика, предназначенные, без сомнения, для наиболее ценных малоформатных изданий.