Кейт Уилхелм - Твоя навеки — Анна

Возможно, она уродлива, говорил себе Гордон. В конце концов, что за женщина может влюбиться в Мерсера? Заторможенный, зажатый, никакого изящества. Гений, конечно, но эксцентричный и преисполненный удивления перед миром. Видимо, именно это последнее почувствовала в нем Анна. Именно это привлекло ее. Она сумела пробиться через все защитные барьеры и обнаружила там, в душе, по-настоящему привлекательного мальчика-мужчину. А он ее просто боготворил. Это ощущалось в письмах Анны: ведь чувство было взаимным. Почему же он лгал ей? Почему не сказал прямо, кто он и чем занимается? Второй мужчина не препятствовал их любви — это тоже было видно из писем. Оба они нравились друг другу, и оба любили Анну. Гордон часто и подолгу размышлял о ней, о Мерсере, об этом неизвестном. И продолжал посещать выставки. Вскоре его начали узнавать в студиях и школах, где он собирал автографы. Возможно, признавал он, в этой одержимости есть что-то нездоровое, может быть, даже признаки невроза или чего-нибудь похуже. Самое настоящее безумие — влюбиться в чью-то подпись, в любовные письма к чужому человеку.

И не исключено все-таки, что он ошибается. Вдруг Рода прав?.. Но подобные сомнения жили недолго.

Пришли холодные октябрьские дожди. Карен сообщила, что помолвлена с весьма состоятельным человеком.

Визиты детей стали проходить легче, потому что Гордон уже не пытался придумать, чем их развлечь каждую минуту. Он наконец сдался и купил цветной телевизор с несколькими видеоиграми в придачу.

Как-то в октябре Гордон решил навестить Рика Гендерсона, с которым они подружились два или три месяца назад, прямо в Академии художеств, где тот преподавал технику акварели. Гордон сидел у него в кабинете, дожидаясь, когда закончится критический разбор, и вдруг увидел ту самую букву А. Прописную букву А в имени Анны.

На столе у Рика лежал надписанный конверт, и Гордон мгновенно почувствовал, как вспотели у него ладони, как закололо в плечах, как сжалось что-то в животе. Почти со страхом он повернул конверт к себе и взглянул на рукописные строчки. Буква А в слове «Академия» действительно выглядела как вулкан, вознесшийся высоко в стратосферу и лихо перечеркнутый небрежной линией — словно сомбреро набекрень. Без сомнения, ее А. Буква не парила, палитры тоже не было, но здесь, в адресе на конверте, ей быть и не полагалось. Так буква могла выглядеть только в личной подписи Анны.

Гордон расслабился, сел поглубже в кресло у стола Рика и сделал глубокий вздох. Конверта он больше не касался, но, когда Рик пришел, указал на него кивком головы и спросил:

— Послушай, а кто это написал?

От волнения голос его звучал хрипло, но Рик, похоже, ничего не заметил. Он открыл конверт, взглянул на записку и передал Гордону. Почерк определенно ее, тут же отметил Гордон. Не совсем такой, как ему помнилось, но, без сомнения, ее. В этом он был уверен на сто процентов, даже несмотря на отличия. И расположение строк на странице, и размах букв, и стремительная грациозность… Все, как у его Анны, но чуть-чуть не так. А в имени тоже выглядела другой. Отличия озадачили Гордона, но он почувствовал, что письмо все равно написала его Анна. В письме она сообщала, что пропустит несколько дней занятий. Дата — четыре дня назад.

— Студентка. Молоденькая, — сказал Рик. — Только-только из Огайо. Решила отпроситься с занятий. Странно еще, что письмо не подписала ее мать.

— Можно мне с ней увидеться?

— Зачем?

— Хочу, чтобы она мне расписалась.

— Ну ты и в самом деле ненормальный, — рассмеялся Рик. — О чем речь? Она в студии, отрабатывает пропущенные дни. Пошли.

Гордон остановился в дверях, глядя на молодую женщину у мольберта. Лет ей было около двадцати, и выглядела она очень худой, едва ли не оголодавшей. Поношенные теннисные туфли, старые выцветшие джинсы, мужская рубашка в клеточку. Совсем не та Анна, что угадывалась в письмах. Пока еще не та.

Почувствовав, что у него кружится голова, Гордон ухватился за косяк и тут только понял, над чем работал Мерсер, что он открыл. Мысли его неслись, обгоняя друг друга, формируя объяснения, и Гордон чувствовал себя так, словно сам переместился во времени. И тут же, как, бывает, приходят воспоминания, пришло ясное понимание всей этой загадочной истории, всей цепочки событий. Записи Мерсера свидетельствовали о его гениальности, одержимости — одержимости проблемой времени — и скрытности. Рода полагал, что эксперимент Мерсера не удался — ведь он погиб, когда произошел взрыв в лаборатории. Должно быть, и все так решили. Да, он погиб. Но эксперимент удался. Мерсер научился переноситься в будущее на пять лет, от силы на шесть — в тот период, когда Анне было уже двадцать шесть. Он путешествовал в будущее. И Гордон вдруг понял, что в письмах Анны вырезано его имя. Тут же всплыли в памяти несколько фраз из ее посланий. Анна упоминала японский подвесной мост на одной из его картин, цветы на подоконнике и даже солнце, исчезающее ближе к вечеру за зданием на противоположной стороне улицы.

Он подумал о Рода и целой армии агентов, разыскивающих бумаги Мерсера, которые были — или будут — спрятаны в самом надежном на Земле месте. В будущем. И сейф, где Анна их спрячет, — это его, Гордона, сейф. Он крепко зажмурился, почувствовав боль и горечь, которые, он знал, придут, когда Мерсер поймет, что его ждет смерть, что он уже мертв. Потому что для Мерсера не могло быть любви настолько сильной, чтобы заставить его бросить работу.

Гордон знал, что он и Анна будут вместе, что она будет взрослеть на его глазах, превращаясь в ту Анну, из писем. А когда через свою дверь во времени проникнет в их будущее Мерсер, он по-прежнему будет любить Анну, и ждать ее, и помогать справляться с болью после страшной утраты.

Рик кашлянул, и Гордон, отпустив дверной косяк, шагнул в студию. Анна заметила его и, уже не в силах сосредоточиться на работе, подняла взгляд. Глаза у нее были темно-голубые.

— Здравствуй, Анна.