Джек Уильямсон - Подводная экспедиция

Эсков не стал настаивать. Глядя на его открытое добродушное лицо, я без труда понял, что он вспомнил о той серьезной размолвке, которая, по слухам, произошла когда-то между Иденами и Сперри.

Новость о моих родственных связях распространилась чрезвычайно быстро. Через три дня уже добрая половина курса держала пари насчет того, как долго я смогу избегать открытого конфликта с помощником строевого. История противоборства Хэллэма Сперри с моим отцом и дядей ни для кого не была тайной. Но в тех редких письмах, которые я получал от дяди Стюарта, он напоминал мне, что умный человек стоит выше ненависти, и в отношениях с Брэндом Сперри я твердо следовал этому совету.

Именно об этом я однажды и сказал Бобу Эскову. Занятия закончились, и у нас было полчаса свободного времени до ужина. Мы сидели на песчаной лужайке перед столовой, наблюдая за тем, как клубятся над морем плотные кучевые облака.

— Может быть, тебе надо поговорить со Сперри, Джим, — нерешительно сказал Эсков. — Чтобы прояснить ситуацию…

Я вспомнил нашу первую встречу на лестнице и с сомнением покачал головой.

— Ты же знаешь, как он относится к салагам.

— Но ты должен использовать этот шанс. Если ты действительно не хочешь конфликта. Впрочем, это твоя проблема, Джим. Я не могу решать за тебя. Но учти, что ваши отношения уже обсуждаются всеми, кому не лень.

Я не послушал его совета. Проведя неделю в академии, я твердо усвоил одно правило: салаги не должны беспокоить старшекурсников, пока те сами не обратят на них внимания. Да и, по правде говоря, я был уверен, что наш разговор ни к чему не приведет. Вражда между Сперри и Иденами имела давние корни — конфликт произошел задолго до моего рождения. Так стоило ли будить спящую собаку?

Тогда я еще не подозревал, как чуток сон этой спящей собаки!

Так или иначе, но на личные дела у меня не оставалось времени, и идея откровенного разговора отпадала сама собой. Из неуклюжих подростков мы превращались в юношей-курсантов. Мы учились, работали, тренировались, и мало-помалу стало выясняться, кто на что способен.

Я уже говорил, что к учебе на первом курсе приступили триста человек. После первого месяца занятий двадцать пять отсеялось. Некоторые не выдержали физических нагрузок. Некоторые с первых же дней безнадежно отстали по основным предметам. Некоторых подвела дисциплина. Двадцать пять отсеянных — это было не так уж много. И все-таки большинству из нас стало ясно, что когда наш курс закончит учебу и станет по стойке «смирно» на торжественной церемонии прощания с академией, в наших рядах не будет хватать как минимум ста человек.

Служба не терпела слабаков.

Исключенные из академии курсанты довольно быстро находили себе места на торговых судах. Успешная сдача вступительных экзаменов была достаточным основанием для зачисления в экипаж торгового судна. Из двух сотен неудачников, ежегодно отчисляемых из нашего учебного заведения, по крайней мере, половина становились капитанами в торговом флоте.

Иногда мне казалось, что я не справлюсь с учебой. Перечень предметов, которые мы должны были осилить на первом курсе, выглядел страшновато: подводные разработки полезных ископаемых; двигатели и корпуса подводных судов; тройоновые осветительные лампы; генераторы синтетической воздушной смеси; дизайн подводных судов; устройство и функционирование генератора Идена…

Конечно, в классе я сидел с высоко поднятой головой. Когда мы стали изучать генератор Идена, Эсков не мог скрыть своей зависти — ведь это устройство было изобретено моим дядей! Но оказалось, что навыки балансирования электрических цепей, проверки реле и замеров емкостного сопротивления в таком хитроумном устройстве, как генератор Идена, не передаются по наследству. Да, я знал, что такое иденит, — но это не было тайной ни для кого на нашем курсе.

То, что действительно помогало мне в академии, — так это годы терпеливой зубрежки, на которую когда-то нацелил меня дядя. Изучение основных предметов давалось мне легче, чем большинству сокурсников: я хорошо постиг азы этих наук в школе. К счастью, нагрузки учеников школы не могли идти ни в какое сравнение с нагрузками курсантов. Здесь в каждом классе над доской висело одно и то же изречение: «Прилив не ждет!» Вся жизнь в академии была подчинена этому принципу. За один семестр мы должны были пройти программу четырех курсов гражданского университета!

Признаюсь, некоторые предметы стали для меня полным откровением. Например, курс тактики морского боя, применение морской авиации, материально-техническое обеспечение армии и флота. Был в академии курс: современные средства ведения боя, где мы заучивали наизусть тактико-технические данные всех видов оружия, которое могло быть применено в морском бою — нами или потенциальным противником — начиная с торпед и кончая радиоактивной пылью. Были и бесконечные занятия по стратегии морских операций, и рассматривание бесчисленных вариантов тактики действий подводных судов, куда более сложной, чем тактика ведения боя в любой из освоенных человеком природных стихий.

Ко всему не забудьте о такой невыносимой особенности академической дисциплины, как учет каждой минуты, каждого часа на протяжении всего дня. На территории академии (а на первом году обучения мы проводили там все свое время, конечно, если не сидели под домашним арестом за какую-нибудь провинность) мы могли в любую секунду налететь на офицера или старшекурсника. Их взгляды то и дело фиксировали начищенный не до полного блеска ботинок или нечетко выполненный поворот. В академии мы не ходили — мы маршировали. Даже в своих комнатах мы не позволяли себе откинуться на спинку стула и расслабиться — и наедине с самим собой каждый из нас оставался напряженным, как струна. Эта привычка пришла к нам не от легкой жизни. Мы усвоили ее после долгих часов хождения по периметру двора, измерения длины забора собственными шагами, чем иногда после конца учебного дня занималось по нескольку десятков человек одновременно.

В таком состоянии мы пребывали двадцать три часа тридцать минут в сутки. И все же были в нашей жизни полчаса перед ужином (оговорюсь: если их не приходилось посвящать маршировке по двору или зубрежке перед зачетом), которые мы могли провести так, как нам вздумается. Эти полчаса, да еще три свободных часа по субботам, да еще короткий интервал между молитвой и обедом по воскресеньям — составляли все положенное нам личное время. С этим можно было бы смириться, если бы и эти минуты не съедали внеурочные занятия и наряды.

Но то время, которое оставалось свободным, было ценно вдвойне.

Академия подводного флота считалась совсем юным учебным заведением — конечно, если сравнивать ее с Аннаполисом, — от которого она и отпочковалась, или с древним Вест-Пойнтом. Но у нее уже была своя история и свои боевые заслуги. Во всяком случае, территорию академии украшали материальные свидетельства боевого прошлого подводного флота.