Ли Бреккет - Долгое завтра

— Что ты знаешь о Нулевом Решении?

По лицу Эда пробежала тень:

— Вероятно, мы имеем одинаковые сведения на этот счет.

— Да, но почему все молчат об этом?

— Я бы посоветовал тебе то же самое. К тому же, это всего-навсего предрассудок.

Хостеттер сел и принялся снимать сапоги. Талый снег стекал на пол и образовал маленькую лужицу.

— Это не удивительно, — пробормотал Лен. Хостеттер упорно продолжал стягивать сапоги. — Ни одно исследование не проводится подобным образом. Как они могут впустую тратить столько времени?

— Даже если знаешь наверняка, можно ли перестать пробовать? — Хостеттер швырнул сапоги к печке. Обычно он аккуратно ставил их.

— Но ведь это бессмысленно!

— Ты действительно так считаешь? А когда твой отец бросает в землю семена, есть ли у него гарантия, что все они взойдут и урожай будет хорошим? А есть ли у него гарантия, что каждый новорожденный ягненок и теленок выживет и сторицей отплатит за заботу? — Хостеттер принялся снимать рубашку и штаны.

— Все это так, урожай может погибнуть, а теленок умереть, но приходит следующий сезон, следующий год. А что придет на смену этому? Ничего.

— Они начнут сначала, пойдут по другому пути. Возможно, какая-то часть работы не пропадет впустую и не все будет потеряно, — Хостеттер повесил одежду на стул у кровати и залез под одеяло: — Черт возьми, значит, ты считаешь, что человечество достигло такого уровня развития без ошибок и испытаний?

— Но это займет так много времени!

— На все уходит много времени. Мать носит ребенка в себе девять месяцев, а жизнь неизбежно приводит к смерти, так на что же ты сетуешь? Ты получил то, к чему стремился. Поживи с мое, тогда, может быть, твои выводы будут стоить большего.

Хостеттер с головой залез под одеяло, и через несколько минут Лен погасил лампу.

На следующий день весь Фол Крик не переставал говорить о том, что Джулио, напившись у Шермэна, ударил Фрэнка Эрдманна, но вмешался Хостеттер, который буквально на руках отнес Гутиэрреза домой. Ссора между старшим физиком и главным инженером электроники была достаточным поводом для сплетен, но Лен видел в этом нечто зловещее, может быть, потому что всю ночь думал о погибших урожаях и умирающих ягнятах?

Еще не начало светать, а Исо уже тарабанил в дверь. Был понедельник, третье января, и снег опускался на землю в такой отчаянной спешке, словно сам Господь внезапно отдал приказ засыпать каньон.

— Ты что, еще не готов? — вскипел Исо. — Быстрее же, иначе мы просто не сможем добраться туда из-за снега.

Хостеттер проснулся и поднял голову:

— Чего это ты так суетишься?

— Клементина, — затараторил Исо, — большая машина. Они собираются проверять ее сегодня утром, и Эрдманн сказал, что мы можем присутствовать. Поторопись же!

— Дай мне обуть сапоги! Никуда не денется твоя Клементина.

— Ты надеешься, что сможешь работать на ней? — спросил у Исо Хостеттер.

— Нет. Слишком сложная математика. Я хочу в совершенстве разобраться в радио. Ведь это оно привело нас сюда. Но увидеть, как думает этот огромный мозг, конечно, интересно. Ну, готов ты наконец? Точно? Тогда идем!

Мир слепил своей белизной. Снег продолжал падать и кружиться в морозном воздухе. Они не без труда миновали деревню: дома были едва различимыми за снежной завесой. Однако идти по дороге оказалось еще сложнее, она напоминала поле в родном Пайперс Ране. Белая равнина простиралась перед ними. Куда идти? У Лена даже закружилась голова. Белое покрывало скрыло все, приглушило звуки.

Юноши шли рядом, обмениваясь обычными репликами по поводу зимы, погоды, и вдруг Лен спросил:

— Исо, ты ведь счастлив здесь, правда?

— Конечно. И не вернусь в Пайперс Ран ни за какие сокровища мира. А ты разве не счастлив?

— Конечно, счастлив.

Они продолжали пробираться в сугробах, снежные хлопья падали на лицо, мешали дышать.

— Как ты думаешь, — спросил Лен, — найдет ли машина когда-нибудь ответ? Или выдаст Нулевое Решение?

— Черт возьми, мне это безразлично. Я и так занят по горло.

— Неужели абсолютно все безразлично?

— Конечно, нет. Например, моя работа. Мне наплевать на старых идиотов, которые вообразили, будто могут распоряжаться мной и бесконечно указывать, что можно делать, а чего нельзя.

— Да, — рассеянно пробормотал Лен, — конечно. Можно делать и думать, что хочешь, за исключением одного — нельзя говорить, что не разделяешь больше их веры, и в этом Барторстаун не слишком отличается от Пайперс Рана.

Молодые люди подошли к двум огромным валунам. Лену показалось, будто похожая на снежную бабу фигура с трудом пробирается к ним. Когда фигура заговорила, они узнали Гутиэрреза. Он был так засыпан снегом, словно уже долгое время стоял тут, ожидая, когда кто-нибудь придет.

— Прошу прощения, что задерживаю вас. Я куда-то подевал свой ключ. Вы не будете возражать, если я войду вместе с вами?

В Барторстаун они вошли втроем, Лен косился на Гутиэрреза, думая о его бессонных ночах, проведенных с бумагами и кувшином. Лен жалел его и вместе с тем боялся. Ему отчаянно хотелось задать вопрос о Нулевом Решении, но он был уверен, что, услышав подобное, Гутиэррез ударит его. Поэтому Лен сдержался.

За воротами тоже намело горку снега, а дальше — лишь темень, холод и пустота. Гутиэррез шествовал впереди. Он несколько раз споткнулся, но теперь шел неестественно ровно и прямо. Лен слышал, как он тяжело дышал, словно после забега на длинную дистанцию. В проходе зажегся свет, где-то возле внутренней двери, Гутиэррез ушел далеко вперед и, казалось, вообще забыл о них.

Бок о бок они вновь стояли под сканнерами. Гутиэррез не сводил глаз со стальной двери до тех пор, пока она не отворилась, и он поспешил вниз. Из комнаты сторожа выглянул Джонс, посмотрел ему вслед и вслух удивился:

— Что он здесь делает в такую рань?

Исо пожал плечами:

— Он вошел вместе с нами. Сказал, что потерял ключ.

— Эрдманн не обрадуется. — сказал Джонс. — Впрочем, ладно. Ведь никто не велел мне закрывать перед ним дверь. Значит, моя совесть чиста. Расскажите мне, что у них там получилось, а?

— Прошлой ночью Гутиэррез опять был пьян. Обычно после этого у людей ничего не получается.

— А мне все равно, — сказал Исо, — я хочу видеть мозг в работе.

Лен и Исо оставили одежду в специальной комнате и поспешили вниз, на другой этаж, мимо макета Хиросимы и ее жертв. За дверью громко разговаривали.

— Я сожалею, Фрэнк. Позволь мне извиниться перед тобой.

— Забудем об этом, Джулио. Каждый из нас совершает проступки. Давай забудем об этом.