Абрам Палей - В простор планетный (с иллюстрациями)

— Здравствуй, Панаит, — сказал Жан. — Почему же ты не слушаешь на французском?

Юноша смущенно улыбнулся: ему легче было слушать на своем древнем языке. Да и при этом многое не доходило до его понятия. А перевод — примитивный: тот язык крайне беден.

— Как ты себя чувствуешь, Панаит?

— Хорошо, — сказал юноша, — только скучно.

— Что же ты делаешь?

— Копаю землю. Семена сажаю. Но нет треков.

— Каких треков?

— Ну, таких… Охотиться.

Очевидно, он имел в виду какое-то животное, для которого в современном языке не имелось названия. Ясно было также, что впечатления отдаленнейших предков преобладали в сознании Панаита над впечатлениями окружающей жизни.

Жану показалось, что теперь он может ухватиться за ниточку, чтобы вытянуть из Панаита рассказ о жизни древнего народа, возможно, подробности, еще неизвестные историкам. Но у Панаита в памяти опять все спуталось, и он не смог продолжать разговор. Скоро Жан убедился, что хотя они друг друга понимают, но говорить почти не о чем. Он понял и то, что Панаит, хоть и сказал «хорошо», на самом деле страдает от одиночества. Пусть он всегда среди людей, пусть уже до какой-то степени овладел одним из распространенных языков, но общаться ему с людьми трудно.

Все же после этой встречи с Панаитом Жан почувствовал: за осторожными словами Ли таится надежда.

Он думал о Мерсье, своем любимом учителе.

Думал о Герде.

С каждым годом Жан все более убеждался, что образ Герды постоянно присутствует в его воображении. То первое впечатление, которое она произвела на него там, на Земле, когда он встретился с ней в числе других учеников Мерсье… потом совместный полет в межпланетном корабле… выгрузка…

Страшная катастрофа на время стерла зарождавшееся чувство… нет, не стерла, а заглушила… Затем работа вместе… ее внимательный взгляд, который, как ему кажется, часто останавливался на нем… ее голос с теплыми, порой даже ласковыми нотками… Это на самом деле так или ему кажется?

Может быть, как это иногда бывает, он склонен принимать желаемое за действительность?

Будущее покажет…

А пока ему радостно думать, что она, окончательно выздоровевшая, скоро будет опять здесь.

Панаит! Вот кому тяжело.

Но Институт комплексной медицины уже совершил настоящее чудо с Гердой.

Значит, можно надеяться!

А вообще впереди столько захватывающе радостного! Как много уже сделано для укрощения Венеры! И предстоит окончательная победа над ней.

Ну, а потом… очередь за другими планетами!

Вот и приходит час моего расставания с далекими нашими потомками. Я смотрю на них через громадную толщу лет, как смотрят с темной улицы через окно в ярко освещенную комнату. Отчетливо вижу их, смотрю им прямо в глаза, а они меня не видят.

Как хотелось нарисовать картину их безоблачного счастья!

В общем, они действительно счастливы. Но если быть правдивым, безоблачной картины все же не получается. А без правды и все описание ничего не стоило бы.

У многих из них счастье сложное, беспокойное.

Пьер Мерсье работает. Но надлом остался — разве может такое пройти бесследно?

Выправится ли Пьер? Зарубцуется ли окончательно его душевная рана? По совести говоря, не знаю. Но хочется надеяться, что когда-нибудь это будет.

Он еще не стар, всего только седьмой десяток. У него впереди еще десятилетия радостного труда.

Так или иначе — радостного. И потом — не берусь утверждать наверняка, — такой сильный человек, быть может, впоследствии сумеет преодолеть надломившую его травму, восстановить свою утраченную волю к широкомасштабной, творческой, руководящей деятельности. Авторитета у него для этого достаточно, знаний — тоже. Хочется верить, что так будет…

Можно ли назвать вполне счастливой Ольгу?

Счастливой — да. Вполне — нет.

Ее захватила увлекательная работа: исторический музей на Венере. Но не может она не думать о том, какой след оставила пережитая Пьером трагедия.

Анна и раньше не часто бывала в уютном домике на берегу Женевского озера, а теперь, когда родители покинули Землю, он и вовсе перестал существовать для нее.

Думала ли она когда-нибудь, что будет жить с отцом и матерью на разных планетах? Как часто взор ее машинально обращается к телеаппарату, но тут же она спохватывается: сейчас уже не вызовешь мать, отца.

Когда-нибудь связь между Землей и Венерой будет так же проста, как в пределах земного шара (если, конечно, не считать утомительных пауз). Может быть, это будет и скоро. Но для нее очень нескоро.

Когда Еритомо сказал ей, что он включен в состав экипажа первого межзвездного корабля, она вздрогнула:

— Мы расстанемся?

— Это зависит от тебя, — серьезно сказал Еритомо.

Анна была поражена:

— И ты… ради меня… ради нас… готов отказаться?

Он тут же развеял ее сомнения:

— Когда в Мировом Совете обсуждали состав дальней экспедиции, я назвал тебя.

Нашли, что это было бы хорошо: может быть, в далеких мирах окажутся такие разумные существа, с которыми придется объясняться на языке музыки. Но если ты предпочтешь отказаться…

— О нет, нет! — ни секунды не размышляя, воскликнула Анна. Ее лицо озарилось радостью и тотчас же омрачилось печалью.

Радость: не расставаться с любимым и участвовать в новом подвиге человечества. Печаль: на сколько времени придется разлучиться с родными?

Далеко от Земли, на маленьком астероиде, уже монтируют фотонный звездолет.

Вблизи Земли он стартовать не может: мощный поток излучения истребил бы все живое на ней.

Для первого полета избрана ближайшая звезда — Альфа Центавра. Путешествие туда и обратно продлится немногим больше четырех лет. Быстрее света лететь нельзя, но и световая скорость — недостижимый предел. Однако скорость фотонного звездолета близка к этому пределу.

На Земле за это время пройдет около девяти лет.

Как будет тяжела для Ольги и Пьера такая длительная разлука!

А для самой Анны…

Для нее, если правду сказать, легче: она будет с ним.

И потом — какое счастье быть в числе первых исследователей неведомого!

— Когда-нибудь люди доберутся до центра нашей Галактики? — задумчиво проговорила она.

— Не когда-нибудь, а очень скоро! — убежденно воскликнул Еритомо.

— Сколько же на это понадобится времени?

— Не так много, в оба конца двадцать четыре года.

— А… на Земле сколько же пройдет времени?

— Около сорока тысяч лет.

Страшная цифра! Кого же найдет на Земле космический путешественник, вернувшийся спустя такой огромный промежуток времени?