Михаил Грешнов - Сны над Байкалом (сборник)

Мы улетим с тобой к звездам…

Очнулся он внезапно. От тишины. Он лежал на траве. Элы рядом не было.

— Эла! — позвал он.

Никто не откликнулся.

— Эла!.. — Виктор вскочил на ноги. — Эла!

Тишина. Вдали шла гроза, но так далеко, что грома не было слышно. Сверкали зарницы.

— Эла!..

Площадь была пуста. Темные здания молчали.

— Где ты, Эла?

Молчание.

— Эла-а!..

Виктор метнулся в одну сторону, в другую, обежал площадь по кругу. Нигде никого.

— Эла, откликнись! — кричал он.

Побежал вдоль по улице. Вернулся на площадь.

— Эла! — забарабанил руками в стену ближайшего дома. Упругая стена не ответила.

Виктор бросался от одного здания к другому, стучал, умолял:

— Верните!

Опять побежал по улице.

— Верните!..

Было тихо и глухо. Начинался рассвет.

На площади, там, где они сидели с Элой в начале ночи, Виктор нашел травяные сандалии и понял все.

Это была Ночь Посвящения. Девушка превратилась в песню:

Будем жить, создавать музыку,

И лучи звезд будут нам струнами…

Разве могло быть по-другому в этом странном и чужом мире? Эла — она была кокон, как эти непонятные башни. Теперь она стала собой — песней. Разве могло быть иначе?

Разум, однако, не хотел мириться с этой простой очевидной истиной. Виктор все еще звал:

— Эла…

Сандалии он не взял. Зачем? Еще раз обошел площадь, прошел по улице. Остановился в конце. Попрощался с городом.

Поднялся на холмы и еще раз оглянулся на город.

Непростой город, в нем жила музыка.

Поднялся на корабль, задраил за собой дверь. Поставил ракету на вертикаль. Положил руки на рычаги управления.

— Я твоя любовь, твоя песня… — услышал он.

— Ты здесь? — спросил он, задерживая руки на рычагах.

— Здесь. И останусь здесь.

— Эла…

— Да, любимый. Иначе нельзя.

Второй раз в это утро Виктор понял: иначе нельзя.

— Прощай, — сказал он.

— Прощай, — ответила Песня.

— Сколько ты будешь со мной? — спросил Виктор.

— Всегда. Я песня, я музыка твоей души, ты унесешь меня с собой.

Виктор запустил моторы и еще раз сказал:

— Летим.

— Мы любовь. Мы полет — вечность…

Корабль оторвался от почвы и пошел ввысь.

— Открытие века? Если хочешь, то — да.

— Как тебе пришло это в голову?

— Удивляешься?..

Удивляться было чему. Перед глазами Абыкова стояли, никак не могли погаснуть картины дальних миров: оранжевый уступал место фиолетовому, приходила зелень еще какой-то планеты, ослепительно белые ступени лестницы, идущие вверх, вверх, и вдруг — лицо, кажется, состоящее из одних глаз. Еще лица — тонкие, одухотворенные и такие, которые нельзя назвать лицами в человеческом понимании, но, несомненно, лица разумных существ. Города — висячие, плавучие, летающие, кольцеобразные, дискообразные, подводные, подземные, хрустальные, жемчужные… — все заснято по межгалактической связи.

Абыков не дыша просмотрел ленту записи в зале исследовательского института, а сейчас Николай везет его на приемную станцию в море.

— Что там будет?..

Николай пожимает плечами:

— Всякое. Однажды на экране блеснули звезды Кремля…

— Телехроника?

— Может, да, а может, нет.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Будь я суеверен, сказал бы, что есть вещи, недоступные пониманию.

— Кремлевские звезды?..

— Прием для галактики, от которой свет прилетает к нам за сто семьдесят миллионов лет. Этой галактики даже нет в том месте, откуда идет прием, она отодвинулась к Цефею, может быть, ниже. Мы видим то, чему были современниками динозавры…

— А кремлевские звезды?..

— Меня это поражает не меньше. Поговорим о другом.

Катер упруго резал волну, ветер свистел в ушах: были штиль, и морская гладь, и берег, лиловой полоской уходивший за горизонт. Не было только спокойствия в душе у Абыкова — все перемешано, взорвано.

Надо же было встретиться с другом детства Нико лаем Егориным — теперь он главинж научно-исследовательского института радиоастрономии. «Старик! — тиснул Николай руку. — Ты чего здесь?» — «Отдыхаю…» «В Кобулети, в Батуми?» — «В Кобулети». — «Ну я тебе задам отдыху!..» Потянул в институт, посмотрели ленту приема, лаборатории. «Что скажешь?» — спрашивал Николай. На лице его так и написано: жаль, что ты не физик, — Абыков директор одного из волжских совхозов. Что скажешь? А что сказать?.. Только и можно — спрашивать.

— Как пришла тебе в голову эта мысль?

Николай швырнул папиросу за борт:

— Я бы назвал это законом обратности, — сказал он. — Часто мы ищем открытие в противоположном от него направлении: разгадку происхождения Земли — в космосе, а она у нас под ногами. Гелий, наоборот, искали на Земле, а нашли на Солнце.

— На Солнце… — согласился Абыков.

— Так и с межзвездной связью: шарим по всему космосу, а она, матушка, на Земле!

— А. все-таки?

— Дело в красном смещении, слышал? Свет далеких галактик, проходя гигантские расстояния, «устает» — световые волны растягиваются, отодвигаются к красному концу спектра. То же относится и к радиоволнам, они удлиняются, становятся инфраволнами. Простой антенной их не возьмешь, в крайнем случае схватишь обрывки — то, что в приемниках называется техническим шумом. Чтобы ловить инфраволны, нужны антенны в пятьсот, в тысячу километров длиной. Искуссгвенно их не сделаешь. А естественных антенн сколько угодно: береговая линия, материки, даже планета в целом. Представляешь, что можно приять на такую антенну?.. И принимаем. Даже передаем. — Николай наклонился к уху Абыкова: — Пытаемся вступить в контакт…

Абыков хотел спросить, получается ли что-нибудь, но не посмел.

— Только размеры нашей антенны скромнее, — продолжал Николай. — Побережье от Сочи до Трабзона… Главная трудность — отыскать фокусное расстояние и преобразовать растянутые до бесконечности волны. Расстояние мы нашли, а преобразованием занимается Миша Углов, инициативный, хороший парень…

Прямо по курсу из моря поднималась металлическая игла. Потом всплыло яйцо — сфера, выкрашенная в чисто-белый, как яичная скорлупа, цвет. Яйцо поднималось, росло, будто кто выталкивал его снизу. Моторист не сбавлял обороты, казалось, что катер врежется в яйцо, как торпеда.

— Станция уходит под воду на сорок метров, — ска зал Николай. — Для устойчивости. Машинное отделение, аппаратная — под водой, экранный зал наверху. Обслуживают все два человека: Миша и Арсентий Иванович Рут.

Верхняя часть яйца, увидел Абыков, обнесена барьером из металлической вязи, обрамлявшим круговую площадку — что-то вроде капитанского мостика.