Алексей Калугин - Деграданс

– От тебя несет потом, пора переодеться, Марта.

Пошатываясь Калинин прошел в хвост самолета.

Секьюрити его нисколько не занимали, но смотреть на фотомодель было противно. Голое мясо. Раздетое, скрученное. Холеное, но безмозглое. А бравые секьюрити в крепкой отключке. Их опоили. Чем? Какая разница? Опасность нас ждет везде. Марта и Кандализа… или как там ее? Гленда… Ну да, Гленда… Они опоили ребят. С них станется, что у них и пилоты под кайфом… Как всегда, надеяться надо только на самого себя и на этих дур. Да, на них. Именно на них. Чужая глупость – самый удобный инструмент. Любительницы.

Он встал над унитазом.

– Не закрывайте дверь, Алекс.

Работающая камера… Девчонкам везет…

В галерее я снимал мобильником. Специально подготовленным, но все же мобильником. А по поводу безопасности… Да где нынче безопасно? Существуют ли безопасные уголки?

– То, что ты сейчас делаешь…

Калинин обернулся и демонстративно, в камеру, затянул молнию на брюках.

– То, что ты сейчас делаешь, Марта… это работа не художника, тем более, не трэш-реалиста… Это ремесло папарацци. Низменное скучное ремесло. На то, как я мочусь с восторгом будут смотреть сетевые недоноски с атрофированными мозгами, но отнюдь не ценители искусства.

– А что бы вы сделали?

– Что бы я сделал? – он хмыкнул.

Ага, хмыкнул он, кажется, они уже на крючке.

Я не сомневался, что так получится, хмыкнул он про себя. Я вам покажу, что бы я сделал на вашем месте. В конце концов, эта запись может мне пригодится. В резерве всегда следует держать что-то неожиданное.

– Что бы я сделал?

Он тяжело опустился в кресло.

В голове мутилось. Надо бросать пить.

Телохранители в отключке, голая овца сопит в беспамятстве.

– Кто, кроме нас, находится в самолете?

– Только два пилота. Они ничего не знают, но они работают на нас.

– И вас двое. Да? Слишком много исполнителей. Для художника любое дробление смертельно.

– Пилотов мы уберем.

– Все равно вас две штуки здесь.

– На что вы намекаете, Алекс?

Стюардессы ревниво переглянулись.

– Отлично понимаете на что я намекаю, – ухмыльнулся Калинин. – Сперва вы убираете пилотов, так? Разумеется, на земле. Или вы умеете сажать самолет? Ага, наверное, умеете. Хорошо. Но потом вы сыграете друг против друга. И кто выиграет?

Стюардессы переглянулись:

– Не надейтесь, что это будете вы, Алекс.

– Чем вы опоили моих телохранителей?

– А как нам выгоднее отвечать?

– Правдиво.

– А почему правдиво?

– Правду легче подавать.

– А она останется при этом правдой?

– Вряд ли. Но в этом вся прелесть. Вы что, действительно дуры?

– Не ругайтесь, Алекс. Зачем вы при нас ругаетесь?

– Чтобы вы лучше запомнили происходящее.

– Значит, Алекс, вы хотите нам помочь?

– Если вы убедите меня.

– А разве вам не страшно?

– А что должно меня страшить?

Стюардессы переглянулись.

Потом Марта коротко произнесла:

– Смерть.

Он засмеялся

Он вспомнил, где уже слышал такое.

Ну да, однажды в Москве… Писательский клуб, выступление якута-поэта… Поэта спросили: «Кто ваш босс?» Тогда и последовал ответ: «Смерть!»

– Марта, тебе, часом, не доводилось читать стихов Августа М.?

– А кто это? – удивилась стюардесса.

– Последний якутский гений.

– Что значит якутский?

– Страна такая.

– А-а-а…

– Но пишет этот поэт на французском?

– Почему? Вы сами говорите, что он живет далеко от Франции.

– Потому что любит Париж. Потому что не любит Якутию. Что в этом непонятного? А еще потому, что символом мирового искусства он считает лепру.

Калинин поднял бокал, поболтал остатки коньяка.

– Лепра… Проказа… Слышали про такую болезнь?

Стюардессы переглянулись.

– Мы вас не понимаем, Алекс.

– Ну вот. А взялись мною руководить. Лепра – это смерть. Она всех уравнивает. Перед нею все равны. Белый и черный, католик и мусульманин, мужчина и женщина. Лепра не выбирает, она поражает всех. Она вездесуща, она смертельна, она стремительна, как… как трэш-реализм… – нашелся Калинин. – И она всем понятна… Тоже как трэш-реализм. Доходит?

– Это якут так рассуждал?

– Это я так рассуждаю.

Он протянул руку:

– Дайте мне помаду!

Стюардессы изумленно переглянулись.

Гленда осторожно протянула Калинину тюбик.

Калинин сорвал колпачок с тюбика. Алая? Подойдет!

Перегнувшись через столик несколькими быстрыми движениями нарисовал на лбу ближайшего секьюрити перекрестие прицела. И тот же рисунок нанес на лоб второго телохранителя.

– Снимай, Марта!

Стюардесса подняла камеру.

– С этой секунды, Марта, снимай все, что творится в тесном пространстве нашего самолета. Хватит болтать. Займемся искусством. Эта запись пойдет в эфир под мерное чтение стихов Августа М.

– На французском?

– На якутском, Марта!

– Но он же пишет на французском!

– Но начинал с якутского. Надо ценить архаику. Гленда, попроси второго пилота войти в Интернет. Пусть найдет аудиофайлы с авторским исполнением стихов последнего якутского гения.

Кто-то должен ответить…

Кто-то обязательно ответит за все…

Калинин схватился за голову… Какая невыносимая боль…

Облака под крылом меняли цвет. Нежная белизна изнутри наливалась багровым светом, пульсировала, как венозная кровь.

– Куда мы летим?

Никто не ответил.

Вспышки невидимых молний отражались на черном небе. Кровавые пульсирующие облака под необыкновенно черным куполом небес. Первичный, еще только нарождающийся мир.

– Куда мы летим?

– А разве не ты вычислял маршрут?

Калинин обернулся и увидел Августа М.

Черные длинные волосы. Не похоже, чтобы их часто мыли.

Последний якутский гений нервно кусал ногти. «Оледенение душ… Я думал, ты что-то значишь… Эпоха ужаса… Неужели девчонки смогли провести тебя?… Мертвые языки ледников спускаются к столицам… Души, распахнутые как северное сияние…»

Калинину вдруг стало ясно: за бортом самолета, входящего в зону турбулентности, плывут не облака, вспыхивают не зарницы. Нет, нет, там северное сияние. Последний якутский гений прав: за бортом полощутся на мировом ледяном сквозняке полотнища северного сияния – зеленые, красные, фиолетовые…

«Вымораживать страсти…»

– Ты снова про лепру?

Август М. кивнул.

Длинное белое лицо запорошено инеем.

– Кто твой босс?

– Смерть.

Калинин засмеялся:

– Как ты попал в самолет?

– Я всегда там, где появляется лепра.

– Но тебя же нет… Ты игра моего подсознания…

Теперь рассмеялся якут. Снежная маска на его лице осталась неподвижной, но он рассмеялся.