Почему тебя похитили (ЛП) - Лоуренс Дж. Т.

Работники, кажется, покинули место в спешке: Сет видит наполовину выпитые чашки чая, открытые ящики стола, сломанный степлер, брошенный кардиган. Воздухоочиститель распыляется через вентиляцию под шум моря. У Кирстен создается ощущение, что она находится на одном из кораблей-призраков, вечно дрейфующих среди вод Индийского Океана, многие из которых она исследовала и разграбила. Почему она была так увлечена историями сомалийских пиратов? Потому что все это время она знала, у нее было глубоко погребенное осознание, что она сама была похищена. Ее жизнь была захвачена, вырвана, унесена прочь. Это оставило ее пустым судном без якоря. Привидением.

― Та книга, что я подарил тебе, ― говорит Джеймс. — «Гензель и Гретель». Я дал ее тебе по причине. Ты понимаешь, Котенок? Это было по причине. У меня был файл о твоих настоящих родителях. Я пытался отдать тебе его тысячу раз, но каждый раз я… Я знал, что, если отдам его тебе, мы окажемся здесь.

В конце невзрачного коридора Маутон заталкивает их в комнату. Их пугает звук лающей собаки. Бигль несется к Маутону и толкается мокрым носом ему в голень, скуля. Маутон открывает ящик, вытаскивает лакомство и скармливает его собаке. Легко похлопывает по голове, нежно треплет шерстку. Запирает пистолеты Сета и Кирстен в сейфе, полном тщательно рассортированного оружия.

Кирстен вспоминает собачьи волосы на свитере Бетти/Барбары, вспоминает, что журналист сказал ей, что в квартире Бетти/Барбары были собачьи миски, но не было собаки. Сет поднимает взгляд и смотрит на противоположную стену, Кирстен тоже поднимает взгляд. Они стоят и смотрят.

К огромной стене приколоты, прибиты и привязаны сотни объектов. Кольца, монеты, фотографии, украшения, засохшие цветы, потертые ленты, сладости, детская обувь, старые игрушки. Как обширная арт-работа, коллаж из найденных предметов, только вот они знают, что эти объекты не были найдены, а были взяты. Особые вещи, похищенные у людей, которых он убил. Объекты любви. Не просто сувениры серийного убийцы. Не просто случайные заколки, свитеры или запонки, но знаки подлинной привязанности. Слой за слоем любви потерян.

Любовное письмо украшено старинной клавишей пианино. Грязный игрушечный кролик. Олимпийская золотая медаль. Она видит голографический фотопроектор, который она подарила родителям. Они оба чувствуют, как в них нарастает гнев. Бигль лает. Маутон выводит их из комнаты и громко стучит в соседние двойные двери. Голос внутри указывает им войти, и они вваливаются внутрь.

Комната разительно отличается от лишенной цвета «Матрицы» снаружи: мягкий свет, теплые цвета, дерево и золото, лен, органические текстуры. Это чей-то офис. Нет, даже больше, чье-то логово. Кеке лежит на кушетке, такой бледной Кирстен ее еще не видела. Она подбегает к ней, прикладывает ладонь ей ко рту, чтобы проверить дышит ли она, она дышит, но едва. Как долго она находится без сознания? Ее татуировка с нано-чернилами такая яркая, как будто отчеканена, а тело покрылось потом. Джеймс вручает ей черный раскладной набор (Новые Шины), который она расстегивает. Там лежат три кристально новых ампулы инсулина. Кирстен возится с кейсом дрожащими руками, ей не удается скоординировать действия своих пальцев. В конце концов, она вытаскивает ампулу, затем ищет щприц, иглы, но не может их найти. Она даже не задумывалась об этой части: что ей придется наполнить шприц и сделать укол своей подруге. Ее дрожащие руки не приносят пользы.

― Дай я это сделаю, ― говорит Джеймс.

Он находит что-то, что выглядит, как ручка на одном из боковых диванов, вставляет в нее ампулу инсулина и вжимает это в бедро Кеке. Он нажимает кнопку, и Кирстен слышит шипучий впрыск, наблюдает за тем, как ампула пустеет. Он прикладывает тыльную сторону руки ко лбу Кеке, а затем измеряет ей сахар в крови, давление и пульс с помощью своего телефона.

― Она будет в порядке, ― говорит он.

Кирстен отталкивает его с пути и хватает Кеке за руку, сворачивает ее в крепкий кулак вокруг волшебной палочки и прикрывает одеялом.

― Мы бы не позволили ей умереть, ― раздается голос из-за стола из вишневого дерева.

Доктор Ван дер Хивер разворачивается в кресле, и Кирстен узнает ледяные радужки позади его очков в черной оправе (Мокрая Галька).

― Вы, ― произносит Кирстен. Слово имеет оттенок морских водорослей.

Доктор кивает Маутону, который заводит руки Сета за спину и защелкивает на них наручники. Джеймс вытаскивает руку Кирстен из повязки, чтобы застегнуть на ней наручники. Он делает это по возможности аккуратно, пытаясь не причинить ей боли. Она вздрагивает и сжимается от его прикосновения, как будто его кожа ее обжигает. Раздается аккуратный, металлический щелчок, идеальный квадрат цвета морской волны. Она не видит второй щелчок браслета на ее раненой руке, Джеймс пожимает эту самую руку. Она смотрит на него, но он отворачивается. Медленно она проверяет запястье, все верно: он оставил один браслет открытым.

Доктор замечает ее враждебность.

― Дорогая Кейт, не вини Джеймса, ― говорит он. ― У него не было выбора, он должен был тебя привести.

― Всегда есть выбор, ― парирует Кирстен.

― Верно. Его вариантами было: найти способ привести вас обоих или увидеть, как вы умрете. Он видел… убедительную… работу инспектора Маутона. Он выбрал привести вас.

― Маутон был тем, кто убивал для вас? Полицейский? ― спрашивает она доктора. А затем Маутона: ― Ты убил тех людей? Больную женщину, молодую мать?

― Он просто следовал приказам. Он крайне хорош в своей работе.

― Плюс, он может подчистить за собой, когда придет на место в качестве инспектора. Я готов поспорить, что он хорош в сокрытии своих следов, ― говорит Сет.

― Лишь один из его многочисленных талантов, ― отвечает доктор.

― Почему? ― спрашивает Кирстен. ― Почему список, почему убийства?

Доктор Ван дер Хивер умолкает, как будто подумывая ответить или нет.

― Все сложно, ― говорит он, поправляя очки на переносице.

Дыхание Кеке, кажется, становится глубже: ее кожа уже не так блестит.

― Правда в том, ― говорит доктор, ― правда в том, что делеция всегда последнее средство. Мы сделали все возможное, чтобы до этого не дошло. К несчастью, люди не всегда знают, что для них хорошо. Или их дочери.

― Вы имеете в виду моих родителей? Моих так называемых родителей?

― Твою ― приемную ― мать. После тридцати лет верной службы, она внезапно решила, что хочет рассказать тебе о твоем прошлом. Она была блестящим ученым, ценным активом проекта. Ее падение было крайне неудачным. Если бы она молчала, как все эти годы… так много жизней были бы спасены.

― Включая ее?

― Включая ее. Твоего отца. И твоей ячейки.

― Что? Ячейки?

― Решение твоей матери рассказать тебе о проекте «Генезис» скомпрометировало ячейку. Мы не рискуем. Скомпрометированные ячейки закрываются, их члены удаляются из программы.

― Их убивают, ― поправляет Сет.

― «Удаляются» ― предпочитаемый нами термин.

― Уверена, что так, ― произносит Кирстен.

― Каждое поколение, ― говорит доктор, переплетая перед собой пальцы, ― проект «Генезис» выбирает семь самых особенных детей, чтобы подключить их к программе. Мы очень осторожны, когда дело касается этого отбора, рассматриваются сотни детей по всей стране. Они должны соответствовать определенным ― достаточно строгим ― критериям. Они должны быть абсолютно здоровы, обладать высоким уровнем интеллекта, иметь особенный талант или дар. Также, во время беременности их родители должны были серьезно задуматься о планировании семьи…

― Планировать семью во время беременности? Вы имеет в виду… аборты?

― Аборты или усыновление. Они должны подписать бумаги: продемонстрировать, что они не на все 100 % готовы растить ребенка сами по какой бы то ни было причине.

Эти слова причиняют боль и Кирстен и Сету: их вообще не хотели заводить. Когда они узнали, что их похитили, в их сердцах загорелся маленький огонек: их когда-то любили, когда-то лелеяли, а затем их украли. Теперь огонек погас. Не одна, а две пары родителей на самом деле их не хотели. Кирстен знает, что ей не стоит удивляться. В конце концов, в изначальной версии, родители Гензель и Гретель специально потеряли их в лесу.