Алексей Корепанов - Ворота из слоновой кости

Два в одном: иллюзия в иллюзии...

– Игра, – сказал он вогнутым стенам, которых, конечно же, на самом деле вовсе и не было. – Все суета, все суeтa сует, херня и томление духа. Аминь!

Иллюзия. Неведомые зазвездные забавники просто придумали для себя новую игру и играли в нее – то ли на пиво, то ли на раздевание, то ли еще на какой-нибудь интерес. «Что наша жизнь? Игра!» – вспомнилось ему вступление к знаменитой ворошиловской телеигре. В самую точку! Вселенская виртуалка – не более.

Он вытер лоб перчаткой, которую, оказывается, до сих пор держал в руке, – и уронил перчатку в пустоту. Стянул с левой руки другую – и отправил туда же.

Игра. Забава. Игроки есть, а того, во что они играют – нет. Ничего и никого – нет... Нет этой Вселенной...

А если попробовать выйти из игры? Исчезнуть здесь, чтобы воплотиться в нечто иное в других пределах... Или все это напрасный труд – просто одна иллюзия обернется другой иллюзией?

Попробовать?

Он сжал кулаки.

Попробовать.

Повеситься? Перегрызть себе вены? Залезть на дерево, повыше, и спрыгнуть? Броситься под поезд?

Броситься под поезд...

– Эй, господа игруны, – сказал он, обводя взглядом стены. – Не надоело? А не сыграть ли вам во что-нибудь другое? Хотите – в «балду» научу, мы на лекциях частенько игрывали, особенно по истории КПСС...

Никто не удостоил его ответом. Наверное, игроки считали ниже собственного достоинства разговаривать со своими игрушками – или же им это просто в голову не приходило... если были у этих неведомых игроков головы...

– Ну, не хотите – и не надо, – немного подождав, произнес Кононов. – Выпустите меня отсюда. Надоело.

Никакого отзвука. Ничего.

Кононов переступил с ноги на ногу, еще раз вытер лоб. Он чувствовал себя таким уставшим, словно всю свою сорокалетнюю жизнь без передышки брел, брел, брел к этому шару, к финальному пункту, который был такой же иллюзией, как и все его, Кононова, прежнее существование ... вернее, не-существование...

– И выпускать не желаете? – Кононов сел на твердую пустоту, поднял колени и обхватил их руками. – Ну и черт с вами, тогда буду здесь сидеть хоть до второго пришествия.

– Так ведь и первого не было, – негромко сказал кто-то за его спиной.

Кононов слегка вздрогнул и обернулся. И снизу вверх посмотрел на того, кто неведомо откуда появился в этом замкнутом со всех сторон сферическом пространстве. Стоявшего позади него было бы трудно не узнать – такая же куртка, такие же джинсы и такое же лицо. Двойник. Самый обыкновенный двойник, только и всего – эка невидаль...

– Привет, репер. Садись, – Кононов похлопал по пустоте рядом с собой. Кононов-бис не ответил. Он стоял, опустив руки, и его белые, словно затянутые непроницаемой пленкой глаза были безжизненны.

Кононов медленно поднялся на ноги, встал лицом к лицу со своей копией, и его вдруг одолел смех.

– Ну, вы меня достали, – отсмеявшись, сказал он, вытирая согнутым пальцем глаза. – Подсказки подсовываете, да? Соображай, мол, Андрей Николаич, разминай мозги... Да пошел ты! – неожиданно выкрикнул он и обеими руками толкнул в грудь свое застывшее безмолвное подобие.

И чуть не отлетел назад, словно толкал массивную колонну или глубоко вросший корнями в матушку-землю многовековой толстенный дуб...

Так оно, собственно, и оказалось, только не перед дубом он стоял, а перед сосной, и вокруг возвышались такие же сосны, и снег у обочины дороги, мягко поблескивающий в лунном свете, был нетронут, и нигде, нигде, нигде взгляд Кононова не мог обнаружить никаких шаров. Только снег. Только спящие деревья. Только звездное небо с торжествующей луной... нет, не торжествующей – насмехающейся. Насмeхающейся над ним, Андреем Кононовым, окончательно спятившим... сошедшим с умa...

Луна висит над ним. И смеется тоже – над ним... Хохочет весь мир, хохочет майя, повалившись на спину, обхватив руками живот и мелко суча задранными кверху ногами... Суча... Сука...

Сука – суча!

Кононов скрипнул зубами, выбрался по нетоптаному снегу на дорогу и размашисто зашагал по ней, оставив за спиной скалящуюся луну, зашагал туда, где лес рассекали рельсы, и звезды на краю неба растворялись в зареве городских огней.

...Он совершенно не запомнил свой путь, и не мог бы сказать, сколько времени шел – четверть часа, час, сутки или все-все так и не прожитые годы... а прожитые? Были ли они – прожитые годы?..

Думать он себе не позволял – о чем было думать?

Когда вдалеке возник знакомый барабанный гул, он уже стоял на рельсах. Барабаны рокотали, приближаясь, мчась вперед, к месту встречи... Надвигалось ослепительное пятно... Истошный вой разнесся над лесом, в него вплелся истеричный визг – это сталь с силой терлась о сталь... Нет, не сможет так сразу остановиться многотонная змея...

Кононов покрепче утвердил ноги между шпалами, заслонился ладонью от несущегося на него светового пятна. Казалось, это луна, сорвавшись с небес, летит прямо на него, исступленным воплем возвещая всему миру о том, что вот-вот наступит момент истины.

«Истины ли? – подумал Кононов и убрал руку от лица. – А что есть исти...»

...Был душный июньский вечер, и в порывах ветра не ощущалось никакого намека на свежесть; казалось, в подернутых маревом небесах работает гигантский фен, иссушая и без того уже донельзя сухую землю. В жарком, словно в сауне, воздухе, пропахшем перегретым асфальтом и угаром автомобилей, металась пыль, и назойливой метелью лез во все щели тополиный пух. Столица превратилась в необъятную парилку, и жителям мегаполиса оставалось уповать лишь на то, что метеорологи, обещавшие ночную грозу, на этот раз не ошибутся в своих прогнозах. Июнь две тысячи восьмого года переплюнул все пиковые показатели среднемесячных температур, зарегистрированные со времени основания столичной метеослужбы, и в Подмосковье чуть ли не ежедневно возникали лесные пожары и дымовыми шашками беспрестанно тлели торфяники.

В такой одуряющий вечерок одним из средств спасения организма от обезвоживания могло быть холодное пиво – и Кононов усиленно применял это средство, сидя под тентом летней пивнушки, угнездившейся в чахлом скверике на углу 6-й Студенческой и Воскресенской. Одну кружку он уже оприходовал, чуть ли не залпом, и теперь, более-менее отрегулировав свой температурный и водный баланс, неторопливо прихлебывал из второй, просматривая купленную в киоске при выходе из метро «Очень интересную газету». Домой можно было не спешить – жена и дочка уже неделю блаженствовали на Черном море, а вот у него море намечалось не раньше августа – нужно было довести до ума учебное пособие по российской истории времен Елизаветы Петровны для своих же семинарских занятий. И не одно море у него намечалось, а несколько: Московское, Рыбинское, Жигулевское и прочие – намеревался он съездить в родную Тверь, а там сесть на новенький экскурсионный теплоход «Великий князь Тверской Михаил Ярославич» и проплыть по Волге до Астрахани и обратно. Давно мечтал, да все как-то не получалось...