Владимир Васильев - Лик Чёрной Пальмиры

— Давно бы так! — Озхар вскочил.

— Сядь, я еще не закончил, — одернул его Лайк, и одессит поспешно присел на краешек кресла. — В домик тот наведайтесь на набережной Фонтанки. Думаю, не повредит.

— А когда найдем — что? Линять по-быстрому или… — нетерпеливо принялся уточнять Озхар.

— Не спеши, торопыга, — хмыкнул Лайк. — Найти-то вы ее скорее всего найдете. Да только слинять вам вряд ли дадут. Ямаец наш залетный — между прочим, папаша твоей Тамары — так просто дочурку не отпустит. Да она и сама не захочет, покуда Питер ей в душу вцепился. Так что, братцы, молотить и колбасить вас будет крепко. Будьте готовы. А в нужный момент вступит тяжелая артиллерия. Вы поймете.

Лайк глубоко вздохнул и по очереди поглядел на своих подчиненных:

— Ясно вам?

— Нет, — честно признался Швед. — Но зато понятно. Развоплотить нас, надеюсь, не успеют?

— Не успеют. Вы мне еще пригодитесь.

— Поехали, Швед. — Озхар снова встал. — Где Шагрон? Внизу?

— Внизу. — Лайк неожиданно поскучнел и по-стариковски сгорбился, словно на плечи ему неподъемным грузом легли сотни прожитых лет.

Озхар уже сделал пару шагов к выходу, когда Лайк его окликнул:

— Постой…

Подошел, заглянул в глаза:

— Дело опасное Озхар. Но вы справитесь, я верю. На смерть я никогда бы вас не послал.

Одессит только кивнул. Швед что-то неразборчиво пробубнил под нос — в меру недовольно, но не настолько, чтобы это выглядело как нарушение дисциплины или субординации.

— Удачи.

Озхар снова кивнул.

— Ну… ступайте.

Завулон не счел нужным что-либо добавить.

В лифте Озхар пристально глядел в зеркало — сам себе в глаза. Швед нервно барабанил по пластику отросшими ногтями. Ведьма с грустным разрезом глаз и молодой вампир на входе провели их восхищенными взглядами — местный персонал явно знал об операции больше, чем украинским легионерам соизволили сообщить.

На улице Озхар замер и принялся оглядываться в поисках знакомого черного BMW, но Шагрон помахал им рукой из окошка двухцветного «бугатти» сто двенадцатой модели, приплюснутого и обтекаемого. Автомобиль был такой низкий, что казалось, в нем можно только лежать.

— Пошли… пушечное мясо, — сказал Швед, подталкивая напарника.

В машину они и правда скорее улеглись, чем уселись. А секундой позже Шагрон стартовал.

Наверное, в прошлой жизни Шагрон был космонавтом.

Сверху, с предпоследнего сумеречного этажа, черно-бордовую молнию проводили взглядами два мага вне категорий.

— И в тот же миг влюбленное созданье, включив форсаж, умчалось на заданье, — желчно прокомментировал Завулон. — Н-да.

— Ничего, сдюжат, — ответил Лайк. — К тому же он эту девочку и правда любит, хоть и боится в том признаться даже самому себе.

— Почему боится? — не согласился Завулон. — По-моему, он этого не скрывает.

— Для себя он еще ничего не решил. Мне ли его не знать?

— Ты всегда был скотиной, Лайк, — спокойно сказал Завулон. — Особенно в вопросах верности. Но у тебя есть одно неоценимое свойство.

Московский маг оторвал взгляд от улицы и в упор поглядел на киевского коллегу.

— Ты всегда выручаешь тех, кого так расчетливо предаешь. Даже я так не умею.

— Вот потому-то я и предложил послать своих, а не твоих, — ничуть не обидевшись, отозвался Шереметьев.

То, что устроил Шагрон на трассе, описанию поддавалось слабо. Он несся ракетой, болидом, сумасшедшим сгустком скорости. Встречные автомобили сливались в размытую полосу, состоящую из не успевающих отобразиться на сетчатке силуэтов и ритмичных «вжжжу! вжжжу!» по левому борту. Попутные машины зверь «бугатти» обходил так легко, будто те стояли. Крайнюю левую полосу никто не занимал — несомненно, Шагрон разгонял всех без всяких церемоний, да и начальство могло постараться на этот счет.

Когда пристойная трасса кончилась и пошел довольно отвратный асфальт, Шагрон воспользовался незнакомым амулетом; машину сразу перестало трясти: казалось, она обрела крылья (или, на худой конец, воздушную подушку) и помчалась с прежней скоростью. Все так же мелькачи встречные авто, все так же испуганно жались к обочине попутные…

В общем, доехали очень быстро — Швед даже не успел толком настроиться на рабочий лад, а мимо уже мелькнули гостиница «Пулковская» и приметный памятник, широко известный в народе как «стамеска».

— Yes-s-s! — выдохнул Шагрон, не снижая, впрочем, скорости. — Есть рекорд от «Речного» до «стамески»! Вышел из четырех часов!

Озхар безучастно глядел в лобовое стекло.

— Я вас высажу во-он там, на перекресточке, — весело сказал Шагрон. — Дальше вы уж сами. Шеф так велел.

Ему не ответили.

Едва Озхар и Швед вышли из машины, мрачная аура Питера ударила по ним, свинцом навалилась на плечи, просочилась в каждую клеточку тела, безжалостно придавливая к щербатому асфальту. Дождя на этот раз не случилось, но небо все равно было плотно зашторено низкими тучами, так что свету летних звезд-нипочем было не пробиться через эту клубящуюся толщу.

— Ух, йо-о… — Швед даже закашлялся. — Вот это да!

Озхар все молчал, упрямо расправив плечи вопреки давлению Черной Пальмиры. Вся прежняя чернота Питера по сравнению с этим чудовищным прессом казалась ласковым ветерком.

Шагрон что-то тараторил, склонившись к открытой дверце, а потом захлопнул ее, лихо развернулся прямо через осевую и спустя десяток секунд пропал из виду. Затерялся среди красных стоп-сигналов перед ближайшим светофором.

До полуночи оставалось несколько минут.

— Ну, что? — с прорезавшимся боевым азартом спросил Швед. — Как добираться будем?

— Пока без магии, — пробурчал Озхар. — Незачем светиться заранее.

И он призывно вскинул руку.

Машина притормозила рядом с ними одновременно со сменой даты.

После езды с Шагроном казалось, что ухоженная «десятка» еле-еле ползет. Трясло немилосердно, каждая кочка отдавалась сначала в позвоночнике, а секундой спустя-в голове. И продолжал давить город: настырно, тупо и докучливо, как застарелая мигрень.

— Швед! — тихо позвал Озхар где-то на полпути к Лермонтовскому.

— А?

— А тебя снова… не поведет? Как в прошлый раз, когда ты молодняк питерский крушить наладился?

Швед сначала напрягся, но потом неуверенно возразил:

— Так у нас же защита теперь… не то что раньше.

Озхар некоторое время молчал.

— Ладно. Ты того… смотри, держи себя в руках. Не сорвись.

— Не сорвусь, — пообещал Швед.