Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

– Стало быть, снова время боронить, – отозвался Джакт. – Или, может быть, развести костер и попытаться согреть старую хижину перед наступлением холодов?

Он поцеловал ее словно в первый раз.

– Если бы ты сегодня еще раз предложил мне выйти за тебя замуж, я бы сказала «да», – зажмурилась Валентина.

Они повторяли друг другу одни и те же слова много-много раз. И все-таки улыбались при этом, потому что каждый раз говорили правду.

Два корабля почти завершили свой танец в пространстве, описывая огромные петли, слегка поворачиваясь на месте, – затем наконец встретились и соприкоснулись. Миро Рибейра наблюдал за происходящим с мостика космического судна, плечи его ссутулились, голова откинулась на спинку кресла. Всем остальным эта поза показалась бы неестественной. На Лузитании мать, увидев его сидящим так, обязательно бы подошла и начала суетиться, настаивать, чтобы он позволил ей подложить подушку: ведь ему будет удобнее. Она, казалось, так и не поняла, что только в этой на вид неловкой позе, сгорбившись, он без серьезных усилий может держать голову прямо.

Он бы терпеливо снес ее хлопоты, потому что спорить с ней – попусту тратить силы. Мать постоянно находилась в движении и думала настолько быстро, что никогда не могла задержаться хотя бы на минутку и выслушать его. С тех пор как он, перелезая через силовой барьер, отделяющий человеческую колонию от леса свинксов, повредил себе мозг, речь Миро стала невыносимо медленной, ему трудно было говорить, а остальным – понимать его. Чрезвычайно религиозный брат Миро, Квим, сказал ему как-то, что он должен благодарить Бога за то, что вообще может хоть что-то сказать, – первые несколько дней Миро не мог произнести ни слова и общался посредством алфавита, поочередно указывая на буквы. Может, так было даже лучше. Во всяком случае, Миро тогда молчал; ему не приходилось слышать свой собственный голос. Глухой, неуклюжий звук, мучительная медлительность. Мало у кого в семье хватало терпения выслушивать его, и даже те, кто оказывался способен на это – его младшая сестра Эла, друг и отчим Эндрю Виггин, Говорящий от Имени Мертвых, и, естественно, Квим, – даже они не всегда могли скрыть нетерпение. Они старались закончить за него предложение, они все время пытались поторопить ход событий. Поэтому, хотя они утверждали, что хотят говорить с ним, сидели рядом и слушали его, все же это нельзя было назвать свободным общением. Ему трудно было складно выражать свои мысли; ему были недоступны длинные сложноподчиненные предложения, потому что, когда он добирался до конца, слушатели уже успевали забыть, что же было в начале.

Человеческий мозг, заключил Миро, как и компьютер, способен воспринимать информацию только при определенной скорости ее поступления. Чуть промедлишь – и внимание слушателя уже ушло, информация потеряна.

И не только для слушателя. Миро хотел быть честен с собой – он был так же нетерпелив, как и они. Когда он думал о том громадном усилии, которое требовалось от него, чтобы выразить какую-нибудь сложную мысль, хорошо представляя себе попытки создавать слова непослушными губами, языком и челюстями, когда он вспоминал, сколько времени теперь это отнимает, у него мигом пропадало желание что-либо говорить. Его ум устремлялся вперед и вперед, он был стремителен, как прежде, он обрабатывал такое количество информации, что временами Миро мечтал о том, как бы отключить мозг совсем, чтобы он чуточку помолчал, дал ему отдохнуть. Но все его мысли оставались при нем, ему не с кем было поделиться ими.

За исключением Джейн. Он мог говорить с Джейн. Впервые она появилась на терминале у него дома, ее лицо обрело очертания на экране компьютера. «Я друг Говорящего от Имени Мертвых, – сказала она ему. – Сейчас посмотрим… Думаю, мы сумеем сделать так, чтобы этот компьютер побыстрее откликался на команды». Тогда-то Миро и обнаружил, что только с Джейн он может нормально общаться. Во-первых, она обладала безграничным терпением. Она никогда не заканчивала за него предложений. Она могла подождать, пока он сам договорит до конца, поэтому он никогда не чувствовал, будто его подгоняют, что он надоедает ей.

И что еще более важно, ему теперь не надо было произносить слова полностью, как он делал это раньше, когда разговаривал с людьми. Эндрю подарил ему личный терминал – компьютер-передатчик, заключенный в драгоценный камень и подобный тому, который Эндрю носил у себя в ухе. С этого наблюдательного пункта, при помощи встроенных в камень датчиков, Джейн могла считать каждый звук, который он производил, уловить каждое движение его головы. Ему не надо было завершать каждый звук, от него требовалось только начать, а она уж сама все поймет. Поэтому он мог лениться. Он научился говорить быстрее, и Джейн его понимала.

Кроме того, он мог говорить молча. Он двигал одними губами; необходимость в неловком, лающем, подвывающем голосе – на большее гортань теперь просто не была способна – отпала. Поэтому, когда он общался с Джейн, он говорил быстро и временами даже забывал, что теперь он калека. С Джейн он вновь почувствовал себя самим собой.

В данный момент он находился на мостике грузового судна, которое всего пару месяцев назад доставило на Лузитанию Говорящего от Имени Мертвых. Он страшился встречи с Валентиной. У него просто не было выхода, иначе он бы никогда не оказался здесь. Ему совсем не хотелось встречаться с сестрой Эндера Валентиной или с кем бы то ни было. Если б он только мог навсегда остаться на этом корабле и беседовать с одной лишь Джейн, он бы удовольствовался этим.

Нет. Теперь ему никогда не быть довольным собой.

По крайней мере, эта Валентина и ее семейство – что-то новенькое. На Лузитании он знал всех, во всяком случае всех, кого действительно ценил: все научное сообщество, людей образованных и понимающих. Он был настолько хорошо знаком с ними, что ничего не мог поделать с собой: он чувствовал жалость, скорбь, сожаление, когда люди разговаривали с ним. И когда они смотрели на него, все до одного видели разницу между тем, каким он был и каким стал. В их глазах читалось слово «потеря».

Теперь же существовала вероятность, что новые люди – Валентина и ее семья – увидят в нем другого человека.

Но вряд ли. Чужаки, посмотрев на него, увидят куда меньше, уж это точно, чем те, кто знавал его до случившегося. По крайней мере, мать, Эндрю, Эла, Кванда, да и все остальные тоже, знали, что он обладает умом и способен понять выдвигаемые теории.

«А что подумают мои новые знакомые при виде меня? Они увидят тело, которое атрофировано и искривлено, мои волочащиеся по полу ноги, увидят мои скрюченные пальцы, неловко хватающие ложку, словно я трехлетний ребенок, услышат мою глухую, неразборчивую речь… И они сразу сделают вывод, что такой человек просто не способен понять хоть сколько-нибудь сложный процесс.

Зачем я здесь?

Я не случайно оказался здесь. Я ушел. Я прилетел сюда не для того, чтобы встретиться с этими людьми. Я воспользовался этим предлогом, чтобы покинуть Лузитанию. Я бежал. Только я обманывался. Я думал о полете, длящемся тридцать лет, но ведь это для них он будет длиться столько. Я же – я улетел всего полторы недели назад. Не срок вообще. А время моего добровольного затворничества уже подходит к концу. Дни, которые я провел наедине с Джейн – она внимала мне так, словно я до сих пор человеческое создание, – эти дни почти закончились».

Почти. Он чуть не произнес вслух слова, из-за которых встреча могла бы вообще не состояться. Он мог бы украсть корабль Эндрю и отправиться в полет длиною в вечность – и больше не встретил бы ни единой живой души.

Но подобный поступок был не в его стиле – пока. Он еще не безнадежно впал в отчаяние. Он мог еще сделать что-то такое, что оправдало бы дальнейшее существование в этом теле. И возможно, встреча с сестрой Эндрю положит начало новой жизни.

Суда сближались. Кабели-пуповины выныривали из их недр и слепо шарили в пространстве, нащупывая друг друга. Миро наблюдал за происходящим по экрану монитора, время от времени выслушивая отчеты компьютера об успешном завершении очередного этапа стыковки. Корабли всеми доступными способами соединялись в одно целое, так чтобы оставшуюся часть пути до Лузитании проделать вместе. Во время полета они будут подпитывать друг друга. Так как судно Миро предназначалось прежде всего для перевозки грузов, оно могло принять на борт лишь жалкую горстку людей, но зато позволяло разместить какую-то часть оборудования. Совместными усилиями компьютеры двух космических кораблей просчитывали идеальный вариант размещения пассажиров и груза.

Покончив с этим, они принялись за расчеты: какую скорость после стыковки должны развить суда, чтобы достичь субсветового предела. Связь между компьютерами должна быть идеальной, расчеты очень сложны и требуют высокой точности, машины должны знать досконально, что несут суда и на что они способны. Калькуляция была завершена еще прежде, чем закончилась установка шлюзовой камеры, по которой можно было переходить из корабля в корабль.