Завирусились - Ирина Евгеньевна Кикина

Прошаркала к регистратуре, где натянувшая маску Ева исполнительно замерила ей температуру электронным (единственным на все здание) градусником. В норме.

— Здравствуйте! У вас есть запись к врачу? — Девушка немного растерялась с непривычки, но вспомнила порядок и потребовала полис. — Вы к какому специалисту? На что жалуетесь?

— На скуку, — хитро улыбаясь, сообщила старушенция. Достала из потертой хозяйственной сумки антисептические салфетки, протерла пластиковый стул и уселась. Она явно никуда не спешила.

Ева так и не дождалась от нее полиса.

— Вам ко времени назначено? Подсказать вам, куда пройти?

— Да нет, спасибо, милая. Я Алевтина Ивановна. Мне ни к кому сейчас не надо. Позволь, посижу тут у вас, передохну.

Ева прижала нижнюю губу зубами. Что ж, отдыхать законом не возбраняется, в больницы гражданам ходить не запрещали. Пусть сидит, если так нравится.

— Хорошо, — буркнула студенточка и сделала ИБД (имитацию бурной деятельности). Старушку это не обмануло — видимо, не зря Еву три года назад не приняли в театральный.

С самым благодушным выражением бабуля вынула из сумки вязание.

— Не люблю, когда руки не заняты.

Минут десять просидели в молчании. Бабуля мелодично звякала спицами и шуршала ниткой, которую подтягивала из сумки. Потом заговорила, как часто делают старушки, с середины, будто продолжая давно начатый задушевный разговор с хорошо знакомым человеком:

— А я-то, милая, только вчера за продуктами вышла, в первый раз за восемь дней. Ты представь себе, каково старому человеку в одиночестве? Волком завоешь. То-то и оно. Мусор неделю вон копила, еле до контейнера доперла, на своих-то больных ногах.

Ева подрабатывала в больнице уже не первый месяц и давно знала такой тип пациентов, которые любят лечиться и ходят не столько за справками, сколько за вниманием. Обычно подобные энергетические вампиры вызывали у нее отторжение, но сейчас, посреди уныния и запустения, даже хотелось войти в положение бабули. Ладно, пусть присосется ненадолго, от молодой здоровой Евы не убудет.

— А вы бы, бабушка, службу помощи пенсионерам вызвали. Вон, в нашем районе даже волонтеры появились, не из службы, а просто люди, у которых есть время и желание помочь. И мусор отнести, и продуктов купить. Естественно, они не за свои деньги покупают, но хотя бы вам самой не придется тяжести таскать.

Спицы мерно мелькали, бликовали, дзинькали. Казалось, бабуля даже не смотрела на свою работу, будто в голове ее в фоновом режиме работало приложение набора петель.

— Как тебя зовут, дочка? Ева? Красивое имя, очень хорошее. Так знаешь, Ева, для меня на улицу выйти — праздник. А то везде нам крестов понаставили. По парку пройти — нельзя, крест. В сквере посидеть — нельзя, крест. В церковь и то нельзя — крест. Так и до последнего креста дойти недолго. А я хоть до мусорных баков прогуляюсь. Принаряжусь, прихорошусь и медленно-медленно доплетусь. Растяну удовольствие. И в магазин приползу, пошатаюсь подольше — тоже какое-никакое разнообразие. Да только все одно: тяжело — не с кем словом перемолвиться, некому в глаза посмотреть. Так что, уж не сердись, милая, буду к вам захаживать.

Алевтина Ивановна посидела еще минут десять, потом собралась, поднялась с усилием и направилась к дому.

И стала захаживать. Сначала раз в два дня, потом каждый день. Придет, поздоровается с охранником, уборщицей и Евой, подставит висок под электронный градусник, протрет все то же пластиковое сиденье и начнет неспешный разговор.

Через несколько дней она рассказала всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Муж и сын умерли, дочь вышла замуж и укатила за границу. Алевтина Михайловна смиренно принимала все выверты судьбы и не жаловалась, но ей не хватало простого человеческого общения. Особенно на карантине, в режиме самоизоляции.

— А вируса чего бояться? Так и так помру. Только не хочется сдохнуть, как собака, и лежать, и гнить, пока соседи вонь не почуют. Так что ты, милая, знай: если в какой день не приду, ты выжди сутки, а потом уж сделай Божеское дело, сходи проведать старуху.

Она написала Еве свой адрес, где искать ключ, где одежду для похорон, где что. И уборщица, и охранник принимались утешать Алевтину Ивановну, что она еще всех переживет, но та только улыбалась.

Как и все энергетические вампиры, старушка была неглупая и обаятельная. И мысли иногда выдавала не в бровь, а в глаз.

— Ты думаешь, деточка, от вируса мрут? Мрут-то, конечно, но что мы, вирусов не видали? А больше преставляются от нервов, несбывшихся надежд, невыплаченных кредитов. От постоянного потока ужасов из телевизора. Запугивают нас, еще как запугивают. Сидите по домам, как в тюрьме — слыхано ли такое, всю страну в тюрьму посадить? Бойтесь, люди, не работайте, а денежки отдавайте. Раскулачивают, только вежливенько.

Ходила к ним Алевтина Ивановна весь апрель. С дозволенного расстояния в полтора метра показывала Еве вязальные схемы и объясняла, как вывязывать петли с накидом, без накида, а после и всякие хитрости и премудрости. У Евы под столом теперь лежала пара спиц и несколько мотков ниток веселеньких цветов. Уже кое-что начало и получаться.

И вот однажды бабушка не пришла. На следующий день тоже. После смены Ева, как и обещала, пошла ее проведать. Открыла дверь спрятанным под плитку ключом. Зашла в мертвую тишину. Обнаружила в постели мертвую старушку.

Лицо ее было спокойно. И умерла она не от новомодного вируса, а от чего-то своего, давнишнего. Ева не нашла в себе порыва заплакать. Вздохнула, отыскала одежду, о которой говорила бабушка, гробовые деньги, документы на участок на кладбище, завещание в конверте, телефон дочери, телефоны ритуальных служб. Обо всем-то Алевтина Ивановна позаботилась, все-то подготовила с дотошностью и аккуратностью. Лишь бы никого не обременять.

Девушка, чувствуя неловкость, залезла в интернет, посмотрела, что нужно сделать и куда в первую очередь звонить. Все сделала без дрожи, без брезгливости, как положено медработнику и почти постороннему человеку. Набралась смелости, позвонила дочери покойной. Поговорила коротко, суховато, аж самой противно было. В общем, все устроила. Даже договорилась об отпевании на дому на завтра (подумала, что это бабуле понравилось бы).

И уже уходя, увидела на тумбе в прихожей пакет, а сверху записку: «Доброй девочке Евочке». Отяжелевшими, неловкими руками раскрыла пакет. В нем было то, что Алевтина Михайловна вязала последние три недели: теплое, мягкое пончо нежно-голубого цвета. Ева примерила его, встала у зеркала, но смотрела не на себя, в глубь отражения, где за ее плечом таилось средоточие безмолвия и неподвижности. Записка выпала из вялых пальцев и бесшумно опустилась на пол. Тяжелая