Джек Вэнс - Исс и Старая Земля

Все деньги Флоресте находились на депозите Банка Мирсеи, в городе Соумджиана неподалеку от мира Соум. По случайному совпадению в том же банке держала свои вклады и Смонни. И у нее имелись все возможности еще до сделки Флоресте с Глауеном перевести все на свой счет, но она не успела сделать этого вовремя, и все деньги после смерти Флоресте перешли к Глауену.

Последним действием приговоренного стало письмо, в котором он изложил все известное ему о Шарде.

Как только Глауен его вскрыл, то в первых же строчках нашел подтверждение тому, что отец его жив. Но где он? И что с ним? Это можно было узнать, только прочтя все письмо.

Солнце село. Глауен Клаттук, мокрый и дрожащий, возвращался с океана и бежал вверх по Ванси-Вей в неверном вечернем свете. Он решил пройти сразу через центральный вход и большую приемную, где, к своему возмущению, обнаружил Спанчетту Клаттук, стоявшую у подножия большой лестницы.

Спанчетта остановилась, готовая произнести нечто критическое в адрес его вида. Сегодня она натянула на свой могучий торс драматическое платье из красно-черной полосатой тафты и черный жилет с серебряными туфельками в придачу. Нитка черного жемчуга обвивала огромный тюрбан, сооруженный из ее жестких волос, и такие же черные жемчуга сверкали в ушах. Спанчетта презрительно оглядела Глауена, затем отвела взгляд и, поджав губы, стала молча подниматься в гостиную.

Глауен же отправился в апартаменты, которые он занимал вместе с отцом, где мгновенно освободился от своих темных одежд, встал под горячий душ и стал переодеваться в сухое. Неожиданно его оторвал от этого занятия звонок телефона.

— Слушаю! — крикнул он.

На экране появилось лицо Бодвина Вука, и спокойный голос произнес:

— Солнце давно село. И ты явно давно прочитал письмо Флоресте. Я ждал, что ты позвонишь сам.

— Я прочитал всего лишь два предложения, — рассмеялся Глауен. — Отец жив — это точно.

— Хорошие новости. Так что же ты замешкался?

— На берегу была заварушка, которая кончилась уже в воде. Я выжил. Кирди утонул.

— Молчи! — стукнул себя по лбу Вук. — Ужасные новости! Он же тоже Вук!

— Во всяком случае, я как раз собирался позвонить вам.

Вук подавил вздох.

— Мы сообщим об этом, но сделаем вид, что ничего не было. Ясно?

— Ясно, сэр.

— В общем-то я не совсем доволен твоим поведением. Этого нападения все-таки следовало ожидать.

— Я и ожидал, сэр, для чего и пошел на берег. Кирди ненавидит океан, и я надеялся, что он не будет особо рыпаться. Но, увы, он умер именно той смертью, которой больше всего и боялся.

— Хм, — крякнул Вук. — У тебя здоровые нервы. А если бы он подстрелил тебя из кустов и пробил бы письмо Флоресте? Что тогда?

— Кирди так бы не сделал. Он хотел посмотреть мне в лицо, прежде чем отправить на тот свет.

— А если бы он изменил своей привычке, ну, хотя бы на этот единственный раз?

— В таком случае, ваш отдел изрядно пострадал бы, — подумав немного, пожал плечами Глауен.

— Хм, — опять крякнул Вук, но присовокупил к этому еще и гримасу. — Народу у меня, конечно, немало, но на такие опустошения я не согласен. — Он откинулся в кресле. — Ну, и хватит об этом. Принеси письмо в контору, и прочитаем его вместе.

— Слушаюсь, сэр.

И Глауен хотел уже выйти из комнаты, как вдруг почему-то, положив пальцы на ручку двери, задержался. Подумав немного, он вернулся и зашел в соседнюю комнату, служившую в качестве кабинета, где сделал копию письма Флоресте. Сложив ее, он положил бумагу в выдвижной ящик стола, а подлинник в карман, после чего и вышел.

Через десять минут Глауен был уже в Бюро «Б» на втором этаже нового агентства, где его тут же принял в своем личном кабинете Бодвин Вук.

Как обычно, Вук восседал в обитом кожей кресле. При входе юноши он протянул ему руку, не вставая.

— Ну, если позволите. — Глауен отдал ему письмо, и Вук махнул, указывая юноше на другое кресло. — Садись.

Глауен повиновался. Вук вытащил письмо из конверта и начало читать вслух, не особенно вдаваясь в экстравагантные особенность стиля Флоресте.

Письмо было несколько излишне дискурсивное, а порой и вовсе скатывалось в объяснения философии самого Флоресте. Он выражал pro forma оправдание своим действиям, но слова его не убеждали, и все письмо в результате представляло собой весьма посредственную попытку самооправдания. «В этом нет вопроса, и я решительно это утверждаю, — писал он. — Я один из очень немногих, кто действительно заслуживает названия сверхчеловека. Таких, как я, воистину единицы! Ко мне неприложимы стандартные мерки общественной морали, они не в состоянии соотноситься с моей сверхсозидательностью. Увы! Но я оказался как рыба в банке, плавающая с другими рыбами, и должен подчиняться их правилам, не то они откусят мне плавники!»

Флоресте признавал, что преданность искусству — и только она — и привела его к нарушению закона. «Я имел великие цели, но попался в ловушку — и вот мои плавники должны быть откушены! Но случись мне снова сделать это, я повторил бы свои действия, но только более тщательно и осторожно! Разумеется, не часто удается снискать похвалы общества тогда, когда человек безмерно вызывающ и попирает все те догмы, что въелись в саму душу этого общества. Хотя в этом отношении общество напоминает огромное, но раболепствующее животное: чем больше ты его бьешь, тем больше оно лижет тебе руки. Но, что говорить, теперь уже поздно рассуждать обо всех этих тонкостях!»

Далее Флоресте откровенно оправдывал своим преступления: «Их трудно оценивать по привычной шкале и считать просто преступлениями. Исполнение моей великой цели может вполне оправдать жертву в виде нескольких жалких представителей человечества, в существовании которых все равно не было никакой пользы!»

Вук помолчал, прежде чем перевернуть страницу, и Глауен успел вставить:

— Эти жалкие представители, разумеется, не согласились бы с таким утверждением.

— Естественно, нет, — буркнул Вук. — Его главный тезис абсолютно спорен. Мы никак не можем позволить, чтобы любой бродячий собачий брадобрей, называющий себя артистом, совершал преступления якобы во имя своей музы.

Потом Флоресте обращал внимание на Симонетту; она много рассказывала ему о себе и о событиях своей молодости. Уехав с Араминты в гневе, она долго бродила по всей сфере, живя своим умом, а заодно чужими браками и разводами, помолвками и размолвками. Короче, дамочка вела свободную и полную приключений жизнь. Будучи приверженцем культа Мономантики, она встретилась однажды с некоей Задайн Баббс или «Цаа», как та любила называть себя сама. Потом появилась и еще одна особа по имени Сибил де Велла. Троица объединилась, стала «Орденом» и начала полностью контролировать весь культ.