Михаил Михеев - Вирус В-13

— А его нет, — вставил Березкин.

— Вот то-то и оно, что нет. Интересно, что там разыскал особый отдел. Да вот он легок на помине.

В палату, балансируя руками, на цыпочках, вошел молодой военный в белом нескладно застегнутом халате.

— Вот, Сережа, познакомься, — сказал Байдаров. Шерлок Холмс из особого отдела. В вещевой ведомости числится, как лейтенант Григорьев.

Григорьев, добродушно, по-мальчишечьи улыбаясь, осторожно ступая, подошел к Березкину и бережно пожал ему руку.

— Как дела? Лежите?

— Сразу видно контрразведчика, — заметил Байдаров, — моментально догадался, что мы делаем. Ты лучше скажи, почему на цыпочках ходишь?

— Да вот, — и Григорьев с досадой показал на свои новые блестящие сапоги, — черт возьми, сделали со скрипом. Да с каким — шагнуть нельзя.

Он для иллюстрации ступил на подошву, и сапог скрипнул так звонко, что Григорьев испуганно оглянулся на дверь. Березкин рассмеялся, но тут же закрыл глаза от боли и опустился на подушку.

— Смех смехом, а у меня с этими сапогами сплошные неприятности. Полковник Сазонов говорит: «Я вас за такие сапоги из отдела отчислю. Что это за контрразведчик, которого за километр слышно». К вам только в коридор вошел, смотрю, сестра бежит, врач из кабинета выскочил — полная боевая тревога. Снимайте, говорят, сапоги: у нас тут тяжелобольные лежат… Кое-как упросил. Жалко бросать — сапоги уж больно хороши.

— Сапоги хорошие, — согласился Байдаров. — Только белый халат тебе не идет. Все равно что рясу надел.

— Знаю, — шутливо вздохнул Григорьев. — Я, может быть, потому и медицинский институт бросил.

— Скажи-ка. Вот бы не подумал, что ты мог в медицинском учиться.

— На третьем курсе был.

— Выгнали? — , — Нет, сам ушел.

— Это почему же?

— Да так, знаешь… Любовь к приключениям.

— Вот как. А какие у тебя новости, любитель приключений? Женщину не нашли?

— Не нашли.

— И Артюхова не нашли?

— И Артюхова не нашли. Он, наверное, за тобой следом в дом вошел и погиб.

— Жалко.

— Конечно жалко. От дома ничего не осталось, весь сгорел. Видно, здорово его термитом начинили. Микроскоп разбитый нашли, который ты в окошко выбросил. Его полковник с собой забрал.

За окном темнело, вечерние сумерки незаметно заполняли комнату.

— Интересно, — промолвил Байдаров и, взглянув в сторону задремавшего Березкина, снизил голос до полушепота, — чем занимались в этой окаянной лаборатории? Зачем понадобилось ее спалить?

Они посидели в молчаливом раздумье еще несколько минут.

Григорьев посмотрел на часы и встал.

— Подожди, — остановил его Байдаров. — Письмо у меня есть на родину. Захвати, сдай на почту. — Он вытащил из полевой сумки письмо и вместе с ним небольшую книжечку в темно-зеленой обложке. — Это что? — он повертел в руках книжечку и прочитал на обложке: «Проф. Русаков. Витамины». — Откуда она у меня? Насколько помню, я никогда особенно не интересовался витаминами.

Из книжки на одеяло выпал листок бумаги. Байдаров развернул его и от удивления вытаращил глаза.

— Что там такое? — заинтересовался Григорьев. Он заглянул в листок и в свою очередь озадаченно уставился на Байдарова. — Черт возьми! Это же штамп имперской канцелярии. Канцелярии Гитлера.

И он прочитал вслух написанное по-немецки: «Профессору Морге. Посылаем Вам все, что удалось достать о работах профессора Русакова. Ждем результатов Ваших экспериментов». Посмотрев на подпись, Григорьев тихо свистнул:

— Но как это все к тебе попало?

— Догадываюсь. Это из халата. Там халат висел в лаборатории — я им себе голову завернул, когда в окно прыгал. Книжка из халата выпала, а ребята, когда меня подняли, думали, что моя…

— И сунули тебе в карман. Понятно. Давай-ка это все, я сейчас же полковнику покажу.

Забрав письмо и книжечку, Григорьев, забыв о скрипе сапог, поспешно выбрался из палаты.

Байдаров откинулся на подушку и попытался связать воедино разорванную цепь фактов и событий, участником которых он невольно сделался. Но в цепи не хватало основных связывающих звеньев, он пытался их придумать сам, но все они казались ему неправдоподобными.

В палате стало совсем темно. Березкин спал. Изредка он тихонько стонал во сне, и тогда Байдаров, прерывая свои размышления, озабоченно поглядывал в его сторону.

Рабочий кабинет господина Эксона обставлен скромно: темные обои, черный письменный стол, жесткие кожаные кресла — сидеть в них неудобно, но у господина Эксона не засиживаются, он не любит лишних разговоров.

Дело — есть дело.

На стене большие часы. Их маятник, покачиваясь, равномерным постукиванием как бы напоминает забывшемуся посетителю, что время — деньги.

На письменном столе — строгий порядок. Чернильный прибор из мрамора с золотыми прожилками. Налево- стопка бумаг, направо — четыре телефона, пепельница. Посредине — раскрытый блокнот. Перо поперек блокнота. И все. Стол преуспевающего делового человека, ничего лишнего. Дело — есть дело.

Пачка бумаг придавлена вместо пресса бронзовой статуэткой, изображающей нагого человека с низким лбом и тяжелой, выдающейся вперед звериной челюстью.

Человек сидит на корточках и старательно обстругивает кремневым ножом корявую, узловатую дубину — жалкое оружие далекого прошлого.

Пока господин Эксон раскуривал сигару, доктор Шпиглер, сидевший в кресле, внимательно разглядывал бронзовую статуэтку. Вначале она показалась ему не нужной на столе, но потом он нашел, что она вполне на месте и даже как-то символично характеризует хозяина стола — и тот и другой делают оружие.

Сигара господина Эксона загорела сбоку; он бросил ее в пепельницу и взял другую.

— Как самочувствие профессора? — спросил он.

— Пока неважное. За эти два дня он не сказал и десяти слов. В его возрасте трудно переносятся такие переживания.

— Вы говорили ему, что я интересуюсь его работой?

— Да. Но он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Старик находится в состоянии полнейшей прострации.

— Что ж, подождем.

— Кроме того, профессор упрям и принципиален, — С ним будет трудно договориться?

— Кто его знает, господин Эксон. Может быть, его стоит припугнуть.

— Припугнуть? Чем же?

— В его лаборатории опыты с вирусом производились на людях. Сказать ему, что это может явиться судебным материалом для международной комиссии по военным преступлениям.

— Есть документы? Доказательства?

— Документов нет. Все сгорело. Но документы в конце концов можно подготовить.