Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного

Сторонник Крутогорья умолк. Наступила короткая пауза.

— Вот там, в Крутогорье, и надо открыть филиал института Булавина, — заговорил опять председательствующий, все более воодушевляясь. — Или еще лучше — не филиал, а самостоятельный институт. И не только сверхвысоких энергий, как здесь, в Москве, а комплексный, поставить перед его коллективом задачу не просто создать рабочий вариант термоядерного реактора, но и действительно зажечь над этим районом Сибири наше Земное Солнце, отогреть Крутогорье, превратить его в цветущий сад. И пусть одновременно занимаются возможностями изменения структуры различных атомов посредством контролируемых излучений, пусть думают о том, как посредством атомной энергии проникнуть в недра земли и без дополнительных процессов прямо из земли взять нужные нам металлы.

Председательствующий сделал паузу и закончил решительно:

— Словом, пусть Крутогорье станет новым обширным плацдармом, а институт ядерных проблем — главным опорным пунктом нашего коммунистического, подчеркиваю, коммунистического наступления на недра, на климат, на самую природу Сибири.

Он сделал паузу и пояснил:

— До сих пор мы стремились с максимальной полнотой использовать богатства сибирских недр, ныне, в преддверии коммунизма, мы стремимся уже переделать, изменить весь комплекс природных факторов Сибири, явить всей земле могущество свободного человека!..

— Вот так-то, дорогой Михаил Павлович, явить всему миру, всей земле могущество свободного человека. Такую задачу поставили перед нами в Центральном Комитете партии, — закончил свой рассказ Булавин.

О совещании в ЦК Стогов уже читал в газетах, кое-что успел рассказать об этом Игорь, передавая институтские новости. Но сейчас, слушая Булавина, Стогов вновь вместе с ним пережил это подлинно историческое событие. Как и Булавин, Стогов был горд и счастлив от сознания беспримерности плана, намеченного в ЦК. Экспериментов такого размаха, с такими титаническими целями наука еще не знала. Стогов был человеком науки и не мог не восхищаться величием этой научной задачи.

— Да, планы исполинские! — воскликнул он.

— Вам и осуществлять их, — лукаво прищурился Булавин.

— Мне?

— Именно вам!

— Но…

— Дело в том, — мягко перебил его Булавин, — что после совещания, в рабочем порядке заговорили о человеке, который мог бы возглавить институт, и президент Академии, не задумываясь, назвал ваше имя, и оно встретило сочувствие.

— Да… Но, — Стогов явно растерялся, не зная, что и ответить. Самые противоречивые мысли роились в мозгу. Он не мог не признаться себе, что ему было приятно столь высокое назначение, но в то же время он понимал, что на некоторое время придется расстаться с привычной лабораторией, заняться множеством очень интересных, важных, но чисто прикладных проблем.

А Булавин, круша все возражения, уверенно басил:

— Дело беспримерное, труднейшее, но вам, Михаил Павлович, это как раз по плечу…

Под крылом стратоплана стремительно убегала назад непроницаемая белесо-синяя пелена облаков. А как хотелось раздвинуть эту пелену и хотя бы на мгновение увидеть безбрежные просторы, над которыми стремительно мчался серебристый сигарообразный воздушный гигант. Но не много разглядишь с двадцатикилометровой высоты, да и глаз человеческий плохо приспособлен для созерцания предметов, удаляющихся со скоростью километра в секунду.

Стогов вздохнул, нехотя отвернулся от иллюминатора, повернул рычажок телевизора, укрепленного на спинке переднего кресла.

— Придется, видимо, довольствоваться таким э-э… опосредствованным восприятием, — сердито проворчал профессор, обращаясь к сидевшему в соседнем кресле плотному, средних лет человеку с медно-красным, задубевшим от солнца и ветра лицом.

Сосед кивнул и включил свой аппарат.

Прошло несколько секунд. Сверхчуткий электронный глаз телевизора раздвинул непроницаемую для взора людей пелену облаков, и теперь по экрану, целиком заполняя его, расстилался иссиня-фиолетовый ковер тайги. Местами фиолетовый фон светлел, на секунду внизу мелькали извилистые голубые ленточки, крохотные сахарно-белые пятнышки. Стогов вгляделся, понял: реки, снежные пики.

И вновь тянулся под крылом бесконечный фиолетовый ковер… Сибирь.

…Сибирь! Земля, омытая водами Полярных морей. Край, обожженный дыханием нетающих льдов и знойных ветров Центральной Азии. Край великой щедрости и великих контрастов…

Сплелись в неразрывном объятии ветви красностволых великанов, ни человеку, ни зверю, ни даже юркой птице нет пути через мглистую чащобу… Это Сибирь. Ласковый степной ветерок шумит в зеленых глубинах разнотравья, клонит к жирной земле шелковистые венчики цветов, вздувает быструю рябь по золотым пшеничным морям, звонкая песня жаворонка льется с ярко-синего неба… Это тоже Сибирь. Посвистывает хорей в руках закутанного до глаз неутомимого каюра, с визгом и лаем мчится сквозь слепящую пургу собачья упряжка… Это Сибирь… Тянется по зыбким пескам караван верблюдов, далеко окрест разносится гортанная песня проводников… И это Сибирь…

Емкое, большое это слово — Сибирь. Все вобрала она в себя. Затерянная в лесных дебрях деревушка в два домика и раскинувшийся на десятки километров город с миллионным населением, стиснутая каменными щеками яростная, в гневной пене река и обнявшая скалы, точно из пены вод явившаяся стена плотины, залитая медью заката ледяная гора, неприступная в своем молчаливом величии, и черный зев тоннеля у подножья — все это Сибирь, вечно новая, неповторимая.

Пламя плавильных печей и молочный блеск электрических Солнц, серебристые нити рельс через таежное приволье, призывные песни работяг-судов на бурных реках, отступившая от заводских цехов тундра — все это Сибирь, трудовая, обновленная, подобревшая, великая труженица — Сибирь рубежа семидесятых годов двадцатого века.

Приникни чутким ухом к сибирской земле, вслушайся в говор и плеск речных струй, вникни в шум ветра и звонкие птичьи трели, ты услышишь дыхание сибирской земли, песню новой Сибири. Это песня о людях отважных сердец, о зимовщиках северных островов и проходчиках шахт, о мастерах огненного дела и молчаливых чабанах… Их теплом согрета, их уменьем прославлена, их мужеством возвеличена сегодняшняя Сибирь…

Стогов вглядывался в калейдоскопическое мелькание видов на экране, силился установить места, над которыми проходил самолет, но высота скрадывала очертания городов и поселков. И здесь не мог помочь даже зоркий глаз телевизора.