Константин Нефедьев - Могила Таме-Тунга

Оставалось забить только два гола, добавить только два мяча ко множеству забитых ранее в ворота противников мячей, чтобы Молос стал бы обладателем приза мистера Кнорра — целого миллиона крузейро! И вдруг…

И вдруг во время схватки у ворот «Голубых бизонов» Нипо, свой же игрок, налетел на Молоса, свалил на землю. Молос пытался вскочить, но потерял сознание.

Поднялся он только через четыре месяца, когда срослись переломы ног. Миллионный приз — подумать только! — достался Гаферу, отстававшему от Молоса на одиннадцать мячей! Много времени спустя до Ромади дошел слух, что Гафер, получив приз, отвалил солидный куш Нипо, и они оба укатили в Венесуэлу.

Мистер Фор, босс большого футбола, к которому обратился Ромади, предложил своему бывшему фавориту место импрессарио. Возмущенный Молос отказался. О, если б он знал, что ждет его впереди!

Первое время Молоса еще грели лучи былой славы. Он играл в составе второстепенных, провинциальных команд. Громкое имя сначала привлекало зрителей, но… Куда делась былая мощь ударов Ромади, где его молниеносная быстрота, так покорявшие толпу? Зрители, а за ними и владельцы клубов, охладели к Молосу.

Пришла нужда. Ромади скатывался все ниже и ниже, распродавая вещи, перебиваясь случайными заработками. И вот наступил день, когда продавать уже было нечего.

Остались одни лишь руки, но кому они нужны?

Это были тяжелые годы. В северо-восточных штатах свирепствовала засуха. Солнце выжгло все посевы и пастбища, погиб скот. Тысячи, десятки тысяч семей, побросав свои жилища, спасаясь от голодной смерти, устремились в южные штаты в поисках работы. Штат Сан-Пауло был наводнен беженцами. Сутками они простаивали у ворот плантаций, на биржах в надежде получить какую-нибудь работу. И среди этих обездоленных, обиженных судьбой людей затерялся и Ромади Молос.

Наступление счастливого дня застигло Ромади у ворот фазенды полковника Гарсия Кольеша. Сюда, на эту отдаленную плантацию, Ромади, как и несколько десятков таких же горемык, привел слух, будто бы здесь нужны сборщики кофе. Своеобразные условия получения работы у полковника Кольеша никого не пугали.

Нет, кажется, бразильца, который бы не увлекался футболом, но полковник Гарсия Кольеш был буквально помешан на нем. Он часто устраивал у себя матчи, комплектуя команды из безработных. Желающих всегда хватало с излишком. Еще бы! Перед матчем игрокам выдавалось по две чашки кофе и большому куску хлеба. Победителям полагалась после игры еще полная тарелка вареных бобов с куском мяса. Но главный приз, вожделенный приз, доставался по жребию только двум игрокам победившей команды — они получали работу на плантации. Ради этого стоило плестись сюда издалека, просиживать долгие часы в ожидании, когда появится управляющий…

И вот появился Хуан — так звали управляющего — низенький широкоплечий толстяк с обрюзгшим безбровым лицом. Все поднялись, замерли, впились в него глазами.

— Работа только для бразильцев, — буркнул он.

Несколько негров и индейцев покорно вышли из толпы. Остальные еще теснее обступили Хуана. Сейчас должно решиться: кто из них сегодня сможет поесть, кого выберут в команду?

Но Хуан решать не спешил. Сердито наморщив лоб, он молча, внимательно разглядывал толпу, прощупывая каждого претендента оценивающим взором. Прошло с четверть часа, когда Хуан наконец снова соизволил открыть рот.

— Играл раньше? Где? — спросил он протиснувшегося вперед Молоса.

— Левым инсайдом «Лафиата»…

Название знаменитой команды вызвало в толпе легкое оживление, все повернули головы к Молосу: ну и враль же этот парень. Молос, чувствуя, что ему не верят, назвал свое имя, а это и вовсе вызвало смех.

— Врать ты горазд. Выходи, посмотрим, каков будешь на поле, — нехотя буркнул Хуан, и Ромади поспешил отделиться от толпы, пока всесильный толстяк не раздумал.

— А ты играл? — Хуан ткнул пальцем следующего претендента.

— Кипером! — отозвался безработный.

— Выходи!

— Ты? — управляющий продолжал высматривать игроков.

— Я не играл, сеньор, но хорошо знаю правила игры. Могу справиться с обязанностями судьи, — заискивающе заглядывая в глаза управляющему, торопливо залопотал долговязый пожилой бразилец.

— Убирайся!

— Я готов попробовать играть левым беком, мне приходилось…

— Отстань!

— Сеньор, вот увидите, я буду очень хорошо играть. Возьмите меня, добрый сеньор… Ого-го, я еще некоторым молодым покажу класс игры, — не отставал долговязый, но даже младенцу было ясно, что изможденный нуждой и болезнями человек не способен играть. Знал это и Хуан. Своим вопросом он вселил в неудачника надежду, чтобы тут же отнять ее.

— Прочь!

Процедура отбора игроков продолжалась. Все теснее сжималось кольцо людей, все большее отчаяние охватывало тех, кого Хуан обходил или не замечал. Уже двадцать один игрок стояли в стороне; недоставало еще одного. Отвергнутые претенденты не спускали глаз с Хуана, затаив надежду, а вдруг… Но Хуан не спешил: так приятно сознавать, что от тебя зависит сделать кого-то из этих голодных оборванцев счастливым. Пусть знают, кто такой Хуан.

Наконец последний игрок отобран. Кольцо людей распалось. Еще несколько минут назад они с плохо скрываемой враждой ревниво следили друг за другом: не окажется ли сосед счастливее. Возьмут его — меньше шансов у тебя. Но сейчас, когда отбор закончился, вражда ушла. Осталась только тайная зависть к счастливчикам — их сейчас покормят — и тоскливые думы о неизвестном будущем.

Хуан отвел игроков на футбольное поле — неровный, со множеством рытвин участок, о назначении которого свидетельствовали лишь ворота, окрашенные в оранжевый цвет. Хуан объяснил порядок матча: два тайма с десятиминутным перерывом. Судьей будет сам хозяин плантации полковник Гарсия. Ну, а о том, что вместо судейского свистка в руках полковника будет пистолет, игроки знали и сами.

Перед матчем на кухне, когда Молос получал обещанный кофе с хлебом, к нему подошел какой-то парень, видимо из здешних рабочих, и шепнул:

— Послушай, ты действительно тот самый Ромади?

— Да.

— Не забывай, друг: сорок бобов побежденному…

«Сорок бобов». Эти слова передавались от игрока к игроку, и каждый, услышав их, поднимал голову, будто становился выше, сильнее. Сорок бобов! Сколь ни суровы, сколь ни бесчеловечны были законы игры, установленные полковником Гарсиа, но, оказывается, существовал еще обычай пеонов и поденщиков: победившие в игре или получившие работу должны были отдать из своей порции обеда сорок бобов менее удачливым товарищам.