Роберт Шекли - Потолкуем малость?

Люди многих планет понимали, что открытое сопротивление невозможно, и поэтому прибегали к тактике проволочек.

Иногда они отказывались продавать, или им без конца требовались всякие бумажки, или им нужна была санкция какого-нибудь местного чиновника, которого никогда не было на месте. Но посланец парировал каждый их удар.

Они отказываются продавать собственность по расовым мотивам? Земные законы особо воспрещают подобную практику, а Декларация Прав Разумных Существ гласит, что каждое разумное существо вольно жить и трудиться там, где ему нравится. За эту свободу Земля стала бы бороться, если бы ее кто-нибудь вынудил.

Они ставят палки в колеса? Земная Доктрина о временном характере частной собственности не допустит этого.

Нет на месте нужного чиновника? Единый Земной Закон против наложения на имущество косвенного ареста в случае отсутствия недвусмысленно запрещал такие порядки. И так далее, и тому подобное. В этой борьбе умов неизменно побеждала Земля, потому что того, кто сильнее, обычно признают и самым умным.

Но наянцы даже не пытались сопротивляться, а это в глазах Джексона заслуживало самого глубокого презрения.

В обмен на земную платину Джексон получил наянскую валюту — хрустящие бумажки по 50 врсо. Эрум просиял от удовольствия и сказал:

— Теперь, мистер Джексон, мы можем покончить с делами на сегодняшний день, если вы соблаговолите тромбрамктуланчирить, как это принято.

Джексон повернулся, его глаза сузились, уголки рта опустились, а губы сжались в бескровную полоску.

— Что вы сказали?

— Я всего лишь попросил вас…

— Знаю, что попросили! Но что это значит?

— Ну, это значит… значит… — Эрум слабо засмеялся. — Это означает только то, что я сказал. Другими словами, выражаясь этиболически…

Джексон тихо и угрожающе произнес:

— Дайте мне синоним.

— Синонима нет, — ответил Эрум.

— И все-таки, детка, советую тебе его вспомнить, — сказал Джексон, и его пальцы сомкнулись на горле наянца.

— Стойте! Подождите! На по-о-мощь! — вскричал Эрум. — Мистер Джексон, умоляю вас! Какой может быть синоним, когда понятию соответствует одно, и только одно слово — если мне дозволено будет так выразиться.

— За нос меня водить! — взревел Джексон. — Лучше кончай с этим, потому что у нас есть законы против умышленного сбивания с толку, преднамеренного обструкционизма, скрытого сверхжульничества и прочих ваших штучек. Слышишь, ты?

— Слышу, — пролепетал Эрум.

— Тогда слушай дальше: кончай агглютинировать, ты, лживая скотина. У вас совершенно простой, заурядный язык аналитического типа, который отличает лишь его крайне изолирующая тенденция. А в таком языке, приятель, просто не бывает столько длинных путаных сложных слов. Ясно?

— Да, да! — закричал Эрум. — Но поверьте мне, я ни в коей мере не собираюсь нумнискатерить! И не нонискаккекаки, и вы действительно должны этому дебрушили.

Джексон замахнулся на Эрума, но вовремя взял себя в руки. Неразумно бить инопланетян, если существует хоть какая-нибудь возможность того, что они говорят правду. На Земле этого не любят. Ему могут срезать зарплату; если же по несчастливой случайности он убьет Эрума, его можно поздравить с шестью месяцами тюрьмы.

Но все же…

— Я выясню, лжете вы или нет! — завопил Джексон и стремглав выскочил из кабинета.

Он бродил почти час, смешавшись с толпой в трущобах Грас-Эс, тянущихся вдоль мрачного, зловонного Унгпердиса. Никто не обращал на него внимания. По внешности его можно было принять за наянца, так же как и любой наянец мог сойти за землянина.

На углу улиц Ниис и Да Джексон обнаружил веселый кабачок и зашел туда.

Внутри было тихо, одни мужчины. Джексон заказал местное пиво. Когда его подали, он сказал бармену:

— На днях со мной приключилась странная история.

— Да ну? — сказал бармен.

— В самом деле, — ответил Джексон. — Понимаете, собирался заключить очень крупную сделку, а потом в последнюю минуту меня попросили тромбрамктуланчирить, как это принято.

Он внимательно следил за реакцией бармена. На флегматичном лице наянца появилось легкое недоумение.

— Так почему вы этого не сделали? — спросил бармен.

— Вы хотите сказать, что вы бы на моем месте…

— Конечно, согласился бы. Черт побери, это же обычная катанприптиая, ведь так?

— Ну да, — сказал один из бездельников у стойки. — Конечно, если вы не заподозрили, что они пытались нумнискатерить.

— Нет, я не думаю, что они пытались сделать что-нибудь подобное, упавшим, безжизненным голосом проговорил Джексон. Он заплатил за выпивку и направился к выходу.

— Послушайте! — крикнул ему вдогонку бармен. — Вы уверены, что они не нонискаккекаки?

— Как знать, — сказал Джексон и, устало ссутулясь, вышел на улицу.

Джексон доверял своему природному чутью как в отношении языков, так и в отношении людей. А его интуиция говорила ему, что наянцы вели себя честно и не изощрялись перед ним во лжи. Эрум не изобретал новых слов специально, чтобы запутать его. Он и правда говорил на языке хон как умел.

Но если это было так, тогда хон был очень странным языком. В самом деле, это был совершенно эксцентричный язык. И то, что происходило с этим языком, не было просто курьезом, это было катастрофой.

Вечером Джексон снова взялся за работу. Он обнаружил дополнительный ряд исключений, о существовании которых он не знал и даже не подозревал. Это была группа из двадцати девяти многозначных потенциаторов, которые сами по себе не несли никакой смысловой нагрузки. Однако другие слова в их присутствии приобретали множество сложных и противоречивых оттенков значения. Свойственный им вид потенциации зависел от их места в предложении.

Таким образом, когда Эрум попросил его «тромбрамктуланчирить, как это принято», он просто хотел, чтобы Джексон почтительно поклонился, что было частью обязательного ритуала. Надо было соединить руки за головой и покачиваться на каблуках. Это действие следовало производить с выражением определенного, однако сдержанного удовольствия, в соответствии со всей обстановкой, сообразуясь с состоянием своего желудка и нервов, а также согласно своим религиозным и этическим принципам, памятуя о небольших колебаниях настроения, связанных с изменениями температуры и влажности, и не забывая о таких достоинствах, как терпение и снисходительность.

Все это было вполне понятно. И все полностью противоречило всему тому, что Джексон уже знал о языке хон.

Это было даже более чем противоречиво; это было немыслимо, невозможно и не укладывалось ни в какие рамки. Все равно что увидеть в холодной Антарктике пальмы, на которых вдобавок растут не кокосы, а мускатный виноград.