Светлана Тулина - Контрадикс по пятницам

Милка села на покрытый инеем корень, прислонилась спиной к шершавому стволу. Ночью подмораживало, кочки затвердели, но ствол был весенний, тёплый. И тепло это сквозь ветровку и свитер грело спину.

— Слушай, Вежливый, а что это за штучку ты на столе поставил? Жжётся!

— Темпоризатор. Греть будет. У вас всегда так холодно?

— Скажи спасибо, что не зима, у нас тут до минус шестидесяти бывает!

— Зима?.. А, ну да, сезоны… наклонная ось… Возможно, этим и объясняется ваша контрадиксность. Низкая температура ведёт к замедлению темпов развития.

— Ага. То-то я смотрю — папуасы такие развитые!

— Кто такие — папуасы?

— Ну, это те, которые в Африке живут. И голыми по пальмам скачут. Потому что тепло. И сезонов нет. Ничто, так сказать, развитию не мешает.

— Ты обиделась?

Милка поморщилась. Ну и вот как с ним разговаривать?

Запрокинула голову, прижавшись затылком к стволу. Перевела тему:

— Сможешь достать вон ту? Вроде тоже сухая…

— У меня хорошие… батарейки.

Ей показалось, что теперь уже он обиделся. Но ему-то — на что? Она же вроде ничего такого вслух не выдала… или этот зараза ещё и мысли читает?

Руки у него длинные. Очень длинные. Когда он, аккуратно положив на землю пару подобранных коряг, неторопливо выпрямился и во всю длину вытянул эти самые руки вверх, то дотянулся не до той нижней ветки, с которой начала бы восхождение Милка. И даже не до парной развилки, в которой она бы остановилась передохнуть.

Выше дотянулся.

Гораздо выше…

Ему даже лезть не особо пришлось — одного раза подтянуться хватило.

Осторожно перехватываясь руками и тщательно следя за наличием непременно трёх точек опоры, он сдвинулся к развилке. Уселся, обхватив ствол невероятно длинными ногами. А ведь плавность-то эта, похоже, от осторожности. Опасается он высоты. Очень опасается. Но — полез, и виду не подаст. Одно слово — пижон!

— Ну и долго ты там обезьяну изображать собираешься?

Он фыркнул. Склонил голову к плечу. Сощурился. Сказал задумчиво:

— Какая ты отсюда крохотная… Почти кортанка.

— А кортаны-то чем тебе не угодили?

— Кому же приятно, когда в твоих мозгах… — он передёрнулся. Замолчал. Мигнул высеребрившимися глазами, склонив голову уже к другому плечу. Спросил после короткой паузы:

— Опять эта ваша — контрадиксная логика?

— Женская, Вежливый! Просто женская. Не ломай голову, и покруче тебя академики так ничего и не поняли. Лучше ветку пили.

Какое-то время Милка с удовольствием наблюдала, как он пилит. Приятно смотреть на чужую работу. Потом на землю упала толстая коряга, а следом спрыгнул и Вежливый.

Впрочем, не на землю.

Рядом.

Пробив тонкий слюдяной ледок и уйдя в воду почти по колено…

И вот тут Милка впервые услышала, как звучит его язык — выругался он явно не по-русски.

— Компенсатор не сработал? — осведомилась ехидно, когда он выбрался на глинистый берег. Вежливый не ответил, хмуро разглядывая высокие серебристые сапоги, на левом чёрной змеиной пастью дышал длинный разрез — от пятки через щиколотку. Вежливый прошипел коротко, то ли снова ругнулся, то ли просто воздух сквозь зубы втянул, покрутил какую-то блестящую фигнюшку у правой коленки, левую тронул чуть — и тут же отдёрнул пальцы. И зашагал к острову, не оглядываясь. Над водой.

Милка нахмурилась. Сняла куртку, закатала рукав свитера — и сунула руку в воду почти по плечо. Холодная, зараза! Пальцы сразу же нащупали острый стеклянный край. Подцепила, вытащила, повертела в пальцах горлышко от бутылки с оскаленной розочкой. И сюда добрались, паскуды. Вот и объясняй теперь пострадавшему, что не все у нас такие уроды… Что же это за суперткань такая, которую простым стеклом?!..

Сунула осколок в карман куртки — не бросать же тут? — подобрала забытые коряги и пошла следом. Поскольку на личном горьком опыте убедилась, что запсиховавшего мужчину ни в коем случае не стоит оставлять одного. Особенно — в своём доме. Чревато. А его расовая или там планетарная принадлежность — дело десятое. Потому и шла она за Вежливым без излишней спешки, но и из вида не упуская.

Сначала он почти бежал, проскальзывая длинные участки, словно по раскатанным ледяным дорожкам, и она далеко отстала. Потом слегка притормозил. Потом притормозил ещё. А на остров выбравшись, у самого дерева, остановился совсем. И зачем-то взялся рукой за ствол.

Нет, не рукой — обеими руками…

Когда она подошла, он сидел на земле. Почти в той же позе и на том же месте, что и в первый вечер.

— Пошли в дом, чего здесь-то расселся?

— Сей-час…

Показалось, что говорить он стал иначе. Медленнее, что ли.

Он поднял голову.

— У те-бя… пал-ка… есть?

Не показалось.

Действительно — медленнее, словно с трудом подбирал слова… Милка, не понимая ещё, протянула ему одну из тех веток, что притащила для костра. Он качнул головой.

— Прочна-я.

Глядел он куда-то мимо её плеча, и Милка с трудом удержалась от того, чтобы обернуться и посмотреть — что же именно он там увидел. Ещё ничего толком не понимая, выдернула прикостёрный шест для котелка. Вежливый осторожно взял его обеими руками, поставил вертикально и, навалившись всем телом, начал приподниматься.

Очень неловко так, сначала на колени, а потом, шатаясь, в полный рост.

— Т-ты это что?.. — спросила Милка, внезапно охрипнув.

Он улыбнулся. Показалось даже — виновато.

— Н-не бойся. Я тут могу… вы-ру-биться… Не бой-ся. Это н-не страшн-но. Холл-лодн-но у вас. Очень… не бой-ся… Ладн-но?

Его шатнуло.

Милка схватилась за широкий серебряный пояс обеими руками, удержала, зарывшись сапогами в землю.

— Ты это… Помогу давай!

— Я… сам…

— Вижу, как сам!

Крепко вцепившись одной рукой в гибкий, но твердый пояс, а другой подталкивая где-то на уровне колен, помогла зайти на ступеньки. Он почти не сопротивлялся, ноги путались, а в комнате был ещё малоприятный момент, когда он действительно начал вырубаться и пришлось тащить его затвердевшее тело до лавки — не на пол же класть, в самом-то деле! Гость всё же… Хорошо ещё, что скамейку эту под себя сколотила, два с лишненьким, почти хватает…

Поэтому на происшедшие в доме перемены она внимание обратила не сразу.

И только когда, тяжело дыша и опираясь о стену над лавкой обеими руками, распрямила поскрипывающую спину, заметила, что в комнате стало жарковато.

Скажем — как в не до конца остывшей доменной печи.

Закашлялась — сухой прожаренный воздух обжигал горло. Посмотрела на запотевшие окна. Присвистнула. Если это — обычная для него температура, как он вообще мог переносить то, уличное? Впрочем…