Андрей Курков - Пуля нашла героя (География одиночного выстрела - 3)

Лето близилось к концу, но жара не спадала.

Глава 6

Прошло два месяца, а Марка все не освобождали. Он давно уже сдал книги в библиотеку, а новые не брал, боясь, что не успеет их прочитать. Однако время шло, и все продолжалось по-старому. По-прежнему почти каждый день Юрец приводил кого-нибудь из друзей послушать попугая. По-прежнему друзья оставляли в уплату всякие съедобные мелочи, но только теперь Юрец отрезал себе большую часть "гонораров", а иногда и полностью забирал принесенное.

Кузьма за два месяца освоил еще десятка два зэковских стихов, а Марк начинал их понимать и, естественно, стал понимать зэковские разговоры между собой. После этого его время от времени посещала неизвестно когда и где услышанная фраза: "У каждого человека столько культур, сколько языков он знает". Фраза звучала странно, но смысл ее был понятен.

И вот как-то утром после завтрака в камеру зашел знакомый надзиратель, любивший поделиться с Марком мыслями о только что прочитанных книгах. Вот и в этот раз Марк ожидал от надзирателя устной рецензии на новый роман украинского писателя Вадима Собко "Залог мира". Но надзиратель был хмур и, видимо, в мыслях своих был в это утро далек от литературы.

- Забирают тебя, Маркуша, - сказал он упавшим голосом. - Мне только что сказали. Я хотел вступиться, но чуть не получил...

Мурашки пробежали по спине артиста.

- Куда забирают? - испуганно спросил Марк.

- На свободу... - с трудом выдавил из себя надзиратель.

- На свободу? - полушепотом повторил Марк, не понимая причину такого мрачного настроения своего надзирателя. - Это же хорошо...

- Хорошо? - теперь уже полушепотом повторил с недоумением надзиратель. Тебе хорошо... а я с кем останусь?..

Испуг Уже прошел, и к Марку вернулась светлая вера в скорое светлое будущее.

Надзиратель тем временем вытащил из кармана гимнастерки бумажку и протянул ее Марку.

- Что это? Твой адрес? - спросил Марк, разворачивая маленький четырехугольничек.

- Адрес тюрьмы, - ответил надзиратель. - Если снова возьмут, попроси, чтобы тебя снова сюда прислали... Начальник говорил, что у тебя друзья в ЦК, неужто не устроят?..

Марк пообещал.

- Ну ладно, - тяжело вздохнул надзиратель. - Собирай вещи и жди.

Надзиратель ушел. Марк осмотрелся.

- Какие вещи? - спросил он сам себя, заглядывая под нары.

Все вещи, находившиеся в камере, принадлежали тюрьме, и Марк не хотел брать чужого.

Кузьма с интересом наблюдал за хозяином, расхаживавшим по камере широкими шагами свободного человека.

Наконец дверь снова открылась. В проеме стояли двое надзирателей и начальник тюрьмы Крученый.

- Вы готовы? - спросил начальник тюрьмы.

- Да, - ответил Марк, поправляя на носу очки с толстыми стеклами.

- Тогда пойдемте!

Марк взял клетку с Кузьмой и подошел к двери.

- Птицу оставьте! - строго проговорил Крученый.

- Как? - вырвалось у Марка. - Как оставить? Где?

- Здесь оставьте, - спокойно продолжал начальник тюрьмы. - Амнистия распространяется только на вас. По состоянию здоровья. Птица на здоровье не жаловалась и, значит, остается досиживать срок.

Марк сделал несколько шагов назад и остановился посередине камеры, крепко сжимая в правой руке кольцо клетки.

- Выходите! - требовательно прогремел Крученый.

- Нет, разрешите мне тоже тогда...

- Что тоже?

- Тоже досидеть свой срок... я ведь без птицы - никто... так просто, паразит...

- Совсем болен, - покачал головой Крученый. - Еще каюкнется тут в тюрьме... А ну, отберите у него птицу и выведите за ворота! - приказал начальник надзирателям. - И туда же ему чемодан его вынесете! Все, исполняйте!

И Крученый простучал по коридору тюрьмы тяжелыми подошвами сапог.

Надзиратели навалились на артиста, отобрали клетку, а его самого, завернув руки за спину, провели коридорами и отпустили только за тяжелыми железными воротами, отделявшими свободу от тюрьмы.

Там Марк опустился на землю, ослабевший от внутренней борьбы. Уселся прямо под воротами на прогретом солнцем булыжнике. В глазах собирались слезы.

За спиной на мгновение снова открылась дверца, и возле Марка мягко опустился его чемоданчик с обычным гастрольным набором вещей.

"Нет, я отсюда один не уйду, - упрямо думал Марк. - Я здесь буду сидеть, пока не освободят Кузьму..."

Под вечер из ворот тюрьмы вышел Крученый с сыном. Увидев сидевшего на булыжнике артиста, Крученый остановился, посмотрел на бывшего подопечного с некоторой симпатией и даже с сочувствием.

- Ехали бы вы домой, товарищ Иванов!

- Я буду сидеть здесь, пока вы не освободите попугая! - как-то по-птичьи резко выпалил Марк. Лицо начальника тюрьмы изменилось.

- Па, выпусти птичку! - попросил тут папу Володя.

- Не встревай! - рявкнул на сына Крученый. Потом обернулся к Марку. Скажите, если я ее освобожу, вы ее выпустите из клетки?

- Что? - Марк не понял странный вопрос. - Что вы говорите?

- Я говорю, товарищ Иванов, что вы в душе надзиратель! Вы же всю жизнь попугая в клетке держите! Вы даже в камере его полетать не выпускали, хотя камера по сравнению с вашей клеткой!.. И вы мне говорите: освободите! Да я и без вас бы освободил птицу и выпустил бы ее на волю, если б не была она осуждена советским судом за серьезное преступление. Ясно?

Марк вздохнул тяжело и уставился на булыжник.

- Мой вам добрый совет - уезжайте домой! - сказал напоследок Крученый и потащил за руку своего сына прочь.

А мальчишка все оглядывался и с интересом и сочувствием смотрел на оставшегося сидеть под воротами тюрьмы дядю.

- А я отсюда без Кузьмы не уйду! - разглядывая булыжник мостовой, проговорил упрямо Марк.

Однако уже на следующий день голодного и простудившегося ночью артиста связали и в таком состоянии погрузили в поезд, шедший в Москву.

Надзиратели, "провожавшие" его на вокзале, поручили проводнику кормить пассажира из рук и освободить его от веревок только в ближнем Подмосковье.

Лежать на нижней полке со связанными руками и ногами было неудобно. С трудом Марк поворачивался иногда с боку на бок. Хотелось поглядеть в окошко, но соседей в купе не было, и некого было попросить приподнять его хотя бы на минутку, чтобы смог он выловить своим больным взглядом из проносящихся мимо пейзажей какую-нибудь красивую картинку, какой-нибудь очаровательный кусочек своей великой Родины.

А как только вспоминал он об оставленном в тюрьме попугае - сами собою лились из его глаз слезы, и щипали щеки. И кожа щек уже чесалась, но руки были связаны, и болели перетянутые тугой веревкой кисти.

Открылась дверь в купе, и проводник, молодой паренек в синей форме и в фуражке, спросил:

- Чай пить будете?