Андрей Саломатов - Улыбка Кауница

Скорее машинально, чем сознательно, желая только рассмотреть, в каком обличье пришла к нему безносая, Тюрин резко откинул одеяло и опустил ноги на пол. Вначале ему показалось, что в комнате никого нет, но приглядевшись, Тюрин заметил у противоположной стены черный силуэт высокого изящного человека.

В комнате было достаточно темно, и разглядеть гостя не представлялось никакой возможности. И в то же время видно было, как рассеянный в ночном пространстве свет отражается в тонком золотом орнаменте на длинном распахнутом камзоле. Где-то под подбородком непрошеного гостя, с периодичностью вдоха и выдоха, поблескивали контуры атласного банта, а немного выше едва заметно выделялись два белесых круглых пятна. Иногда на мгновение они исчезали, но тут же появлялись вновь, и Тюрин сразу, без разглядывания и гадания признал в них человеческие глаза.

- Кто вы? - одними губами прошептал Тюрин. Черная тень медленно отделилась от стены и так же медленно стала приближаться к хозяину квартиры. С каждым шагом черты лица непрошеного гостя и детали костюма становились все четче. Тюрин уже мог различить более темные впадины глаз, тень от носа и безвольный узкий подбородок. Он даже сумел разглядеть, что волосы, а вернее парик у незнакомца цвета старого серебра. Когда же между ними осталось не более полутораметров, Тюрин вдруг узнал этого человека, испугался до полусмерти и, вскрикнув: "Боже мой", откинулся на спинку дивана.

- Хватит тебе, - голосом Николая проговорил оживший австрияк. - Ты же не баба, а я не покойник. Что ты орешь? - Гость говорил тихо и внятно. Тюрин видел, как шевелятся его губы, как тускло мерцает свет в золотой оторочке канцлерского камзола. Видел и не верил своим глазам.

- Я к тебе вот по какому делу, - сказал ночной визитер. - Ты, пожалуйста, не обижай Николая, возьми деньги. Надо уметь использовать все, что происходит с тобой в жизни. Случилось, ну что ж, ты не виноват. От всего не убережешься. Знаешь поговорку: "дают - бери, бьют - беги"? - гость усмехнулся в усы. - Ты же трус, в милицию не пойдешь. Так что бери и все будет о'кей.

- Нет, - прошептал Тюрин, - не могу.

- Дурашка, - задушевным голосом продолжил гость, - возьмут Николая, он все равно скажет, что давал тебе деньги. Ты уже соучастник. От судьбы не уйдешь. Бери и радуйся, что остался жив, да ещё заработал себе на приличные похороны.

- Нет, - в отчаянии прошептал Тюрин, - я пойду в милицию... Уеду из Москвы.

- Куда ты уедешь, милый? - посмеиваясь, спросил Кауниц. - От судьбы не уедешь. И Николай за тобой следит. Чуть что, пику в бок и пишите письма. А его не будет, друзья с тобой разберутся. Ты же их даже в лицо не знаешь. Подойдет к тебе на улице человек, спросит время и отойдет, а ты потом собирай кишки по тротуару. А то прямо здесь, в твоей же квартире, как барана зарежут. Николай же к тебе вошел, как к себе домой. Замки эти ваши для таких как вы и существуют, чтоб спьяну не перепутали квартиру. А для них все двери открыты. Так что, бери деньги, бери. Пригодятся. Может, ты думаешь, он тебя в свою компанию потащит, работать заставит? Да на черта ты ему сдался такой. Молчал бы и ладно. В общем, бери и не выпендривайся, а я сейчас пойду к Николаю и скажу, что ты уже зашил деньги в подушку...

- Ох боже мой, боже мой, - обхватив голову руками, забормотал

Тюрин. - Бред какой-то. Этого не может быть. Это же сон. Это не может быть никак. - Он поднял голову и посмотрел перед собой. В комнате стало немного светлей, и в этом предрассветном полумраке Тюрин разглядел на стене темный прямоугольник репродукции.

Неожиданно легкий щелчок заставил Тюрина вздрогнуть. А когда наконец он заставил себя подняться и включить свет, будильник показывал половину седьмого утра. Пачка червонцев выскользнула из-под рамы, и деньги веером разлетелись по всей комнате.

Осторожно переступая через купюры, словно пробираясь по минному полю, Тюрин выбрался в прихожую. В ванной он заметил, что у него сильно дрожат руки и колени, а в зеркале Тюрин увидел совершенно чужое лицо: бледное, с выпученными красными глазами и перекошенным слипшимся ртом.

Умылся Тюрин быстро. Он провел мокрой рукой по лицу и, позабыв вытереться, покинул ванную. В комнате он кое-как оделся, на ходу натянул на себя пальто и выскочил из квартиры. Но едва Тюрин захлопнул за собой дверь, как в коридоре появился Николай.

- Доброе утро, Макарыч, - будничным сонным голосом поздоровался он. Ты что что это так рано?

Тюрин на некоторое время потерял дар речи, неожиданное появление страшного соседа пригвоздило его к месту. Он вдруг подумал, что его слишком ранний уход выглядит подозрительно. И чтобы развеять возможные подозрения Николая, Тюрин поспешно сообщил:

- Не спится, Коля. Я на работу. Пораньше решил. - В противоположном конце коридора хлопнула дверь, послышались неторопливые мужские шаги, и Николай громко рассмеялся.

- Ну заходи после работы, пивка попьем, - сказал он. - Смотри не забудь своего обещания, а то ведь по попке надаю. Все о'кей?

- О'кей, о'кей, - заторопился Тюрин. - Я все помню, Коля.

- Ну смотри, - с жутковатой беспечной улыбкой повторил Николай изакрыл за собой дверь. По дороге на службу Тюрин оборачивался каждые пять метров, шарахался от молодых людей с сомнительной внешностью, а когда сообразил, что ведет себя глупо и подозрительно, выругался, как не ругался никогда в жизни, и почувствовал настоящее удовольствие и даже облегчение от заковыристого матерного слова.

Рабочий день пролетел для Тюрина совершенно незаметно. Он и раньше не особенно тяготился восемью часами службы, поскольку по-своему любил свою работу. Здесь из обычного гражданина он превращался в человека, преисполненного чувства собственной значимости. А сейчас родное учреждение сделалось для него и единственным местом, где он чувствовал себя в относительной безопасности.

Многие в тот день говорили Тюрину, что он плохо выглядит. Тюрин бормотал в ответ что-то невразумительное, кисло улыбался и прятал глаза. Несколько раз он выходил на улицу подышать воздухом, затем запирался в туалете и рассматривал свое невыразительное лицо в тусклом облупившемся зеркале. Глядя на смазанное отражение, Тюрин пытался отыскать в своем облике что-то такое, от чего можно было бы оттолкнуться: какую-нибудь жесткую вертикальную складку между бровей или хотя бы тень решительности в глазах, но ничего кроме разочарования это разглядывание ему не приносило. Вконец разуверившись в себе, Тюрин возвращался в свой зарешеченный кабинетик и в который раз брался за работу, но очень скоро забывал, зачем достал тот или иной документ. Он ни на минуту не переставал думать о Николае и деньгах, о милиции и своей преждевременной смерти. Тюрин с тоской размышлял о том, что нормальная жизнь для него закончилась, и отныне он будет жить ожиданием собственной кончины, готовиться к ней, ждать её ежедневно и ежечасно, независимо от того, решится он или не решится пойти в милицию. Он был уверен, что Николай все равно попытается избавиться от единственного свидетеля и лишь дожидается удобного случая сделать это вне дома, где жил сам. Мысль эта приводила Тюрина в отчаяние, и тогда он вспоминал свой странный сон. Разговор с австрийским канцлером крепко засел у него в голове. Тюрин уже много раз представлял себе, как на улице к нему подходит незнакомый молодой человек, спрашивает "сколько времени?" и тут же отходит. От этой напасти не существовало никакой защиты.