Фёдор Крашенинников - После России

«Да, уговорив меня сдаться, он, конечно, может рассчитывать, что станет субъектом переговоров, может, что-то и выторгует! – думал Пирогов. – Ещё повод идти до конца! Чтобы эта гнида за мой счёт не поправила свои дела!»

Если уж честно, то особого доверия между церковью и вождями восстания не сложилось. В Кремль к Пирогову приходил епископ Анастасий, доверенное лицо патриарха, «патриарший спецслужбист», как его называл Лапников. Анастасий обстоятельно и серьёзно рассказывал о зловредности китайской секты «Фалун Дафа». Вроде как патриарх и его окружение сильно переживали, что китайцев поощряли, более того, они знали, что Фадеев и кое-кто из высокопоставленных руководителей восстания сами медитируют, упражняются в дыхательной гимнастике, а это, мол, грех и приведет к беде. Тогда Пирогова это насмешило и расстроило одновременно: на дворе XXI век, Россия однажды уже погублена, а русские попы не хотят сотрудничать с русскими политиками, потому что они не готовы ссориться с китайцами, обижаются из-за какой-то дыхательной гимнастики с посиделками в позе лотоса.

К чему был весь тот разговор? Анастасий несколько раз с разных сторон заходил на эту тему, говорил, что при коммунистах в Китае эту секту запрещали и преследовали, а сейчас они там чуть ли не правят. Почему-то вспомнились крики Бурматова про «китайского сектанта».

Владимира Егоровича чувствовал себя щепкой в бурном потоке. Его куда-то несло, и, похоже, только он один не знал, что за поток, откуда и куда он бежит, а все остальные знали или догадывались, что к чему.

– Анна Игоревна Кузнецова, лауреат Нобелевской премии! – доложил адъютант с некоторым удивлением на лице.

– Я бы предпочла представляться просто: русская писательница! – Из-за его спины выглянула полноватая круглолицая дама.

– Конечно, конечно! Проходите! – Пирогов встал из-за стола и вышел навстречу гостье. – Я люблю всё русское! Садитесь! Чаю?

– Давайте, а то в патриаршей гостинице всё битком, воды нет, не попить, не умыться, так что вы уж меня извините за мой вид!

– Я вообще удивляюсь, что вы оказались в Москве в такое время! – вежливо ответил он, разглядывая знаменитость. Он бы предпочел, чтобы знаменитая писательница была похожа на Кристину, но у Кузнецовой были коротко стриженные редкие волосы, неухоженная кожа и плохая фигура. В обычной жизни он бы даже не обратил на такую внимания.

– А что вас связывает с патриархом?

– Почти ничего. Я привезла гуманитарную помощь, патриархия – принимающая сторона. Решила остаться и попросила патриарха организовать встречу с вами, если получится. Он согласился, вот я здесь. Спасибо вашим ребятам, они меня прямо от гостиницы забрали и довезли!

Вручение русскоязычному писателю Нобелевской премии стало сенсацией, но скорее среди образованной публики. Власти Русской Республики и других построссийских государств были застигнуты врасплох: сочинения Кузнецовой мало кто читал, а те, кто все-таки читал, считали их вредными и неправильными.

Особенно негодовал Юркевич. Сам генерал, впрочем, ничего не читал, но его накрутила Наталья Петровна. Она пыталась обаять известную писательницу, настойчиво приглашала в свои салоны и на балы, и та несколько раз принимала приглашения. Кончилось все выходом пьесы «Дурацкая республика», где мадам Юркевич узнала и себя, и своего мужа, и своё окружение. На Кузнецову обиделись, и она больше в Рязани не появлялась, предпочитая жить в Санкт-Петербурге, иногда наезжая в Москву, где ооновская администрация относилась к ней с почтением.

Премию она получил, конечно, не за ту пьесу, а за цикл психологических романов «На сломе», где Кризис был фоном для трагедии одной большой семьи.

Юркевич боялся идти против мнения уважаемых международных институций и, сжав зубы, велел чествовать лауреата исключительно как явление культурной жизни Русской Республики, то есть как продукт своих неустанных забот о ней. Тогда Пирогов первый раз услышал имя автора, но ничего из её книг так и не читал.

– У меня немного времени, ситуация сами видите какая… Может, вы не знаете, но коалиция значительно ускорила продвижение, так что нам приходится горячо. Чем обязан? Надеюсь, вы не по поручению патриарха пришли меня уговаривать?

– Я много времени не займу. Вовсе не по поручению, что вы! Я бы и не согласилась на подобную просьбу. Он, конечно, меня просил. Но я тут по собственному желанию и со своей целью.

– С какой же?

– Знаете, я хотела бы принять у вас исповедь. Не больше и не меньше.

Пирогов засмеялся:

– А говорите, что не связаны с патриархом. Вчера, когда он мне сказал о вас, он как раз призывал меня исповедаться ему.

– Нет, я не в этом смысле. Я писатель, а не священник. Кроме того, русский писатель, это накладывает на меня некоторые обязанности.

– Что за обязанности такие у русских писателей?

– Учитывая, в каком положении оказалась наша с вами страна, я как человек русской культуры стою над всеми этими государствами и перед всем миром отвечаю за нас, за русских. За всех русских, в том числе и за вас.

– Какая вы самоуверенная. А я вот, признаться, ничего из ваших книг не читал. Может, и зря. Но уж извините, так получилось. И уж точно вас не уполномочивал вас за меня отвечать. Я и сам пока могу!

Дама была хоть и не красивая, но обаятельная, и Пирогову разговор начал даже нравиться.

– Зря, конечно. Почитайте. Интересное какое слово – уполномочивать! Я вас, кстати, тоже не уполномочивала делать то, что вы делаете. Но вы же делаете, и ваш этот Бурматов с утра до вечера верещит от имени всего русского народа. Так что мы квиты.

– Хорошо, давайте, исповедуйте меня.

– Можно, я буду записывать наш разговор?

– Пожалуйста!

Она достала из сумки старенькое устройство и поставила его рядом с чашкой – объективом на Пирогова.

– Ну, начнем… Скажите, вы уверены, что пошли правильным путем?

– В каком смысле?

– В смысле возрождения России, конечно.

– Что вы имеете в виду?

– Все я имею в виду… Откуда эта идея, что Россия – это страна как при Путине, как при Сталине? Обязательно до Тихого океана?

– А как иначе-то?

На самом деле Пирогов никогда не думал на эту тему. «Я и о возрождении России до восстания не особо думал, если уж честно!» – подумал Пирогов, но не решился сказать вслух.

– Есть много разных «иначе», хотя сейчас, наверное, уже и нет. Вы не задумывались, что обустройство родной нашей центральной России более здравая идея, чем из кожи вон лезть ради далеких территорий?